Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Зал шумел, все говорили наперебой, я молча выжидал. И дождался тишины. Затем сказал: «Дамы и господа, я понимаю, что я только что сказал и понимаю вашу реакцию. Но позвольте мне задать несколько вопросов, проясняющих суть дела. Было ли у вас в 1945 году крестьянское сословие? Не класс, а именно сословие, в составе которого кое-где оставались поместья с четко обозначенными рубежами, с традициями, сельские кооперативы, готовые возобновить работу, как только вернется рабочая сила?». Мне отвечали: «Ну, конечно». Я продолжил. «Была ли у вас технически подкованная буржуазия, люди, которым рыночная экономика знакома с пеленок?» – «Да». – «Послушайте, у меня в запасе еще целый ворох глупейших вопросов. Была ли у вас ипотека? Была ли система векселей?» Я и в самом деле задавал все новые вопросы, касающиеся отраслей хозяйства, транспортных структур и так далее. Спрашивал, пока им не надоело. «Ну да, все это было, и что?» Я объяснил: «В Советском Союзе всего перечисленного не было, и в теперешней России в скором времени не появится. А если появится, то в искаженном виде».

Лекция была прочитана в 1992 году. В последний раз я был в Бремене два года назад, то есть в 2006 году. И это был первый раз, когда на улице никто не остановил меня и не спросил: «Скажите, это вы читали лекцию в том церковном приходе?».

В тот вечер святой отец и староста прихода долго жали мне руки. Мне было сказано: «Ну и бурю мы пережили! Какое драматичное развитие событий! Сначала ваша лекция, принятая с воодушевлением, потом ваш «ужасный и неслыханный» ответ прихожанам и потом третий акт, все разрешивший».

Это можно назвать целой епопеей: балтийско-немецкая община Западной Германии и Петр Крупников. С одной стороны, многие добрые отзывы, начиная с рижских времен: редактор Baltische Briefe Вольф Ярослав фон Клейст, пастор Адеркас, мой бывший одноклассник Венцелидес и его брат… С другой стороны, настороженность, сомнения: он ведь не немец, он еврей. В нем наверняка живет враждебность по отношению к нам. И еще: он бывший коммунист, подпольщик в Первой республике, добровольно вступил в Красную Армию. Кто же добровольно идет в Красную Армию? А еще он, говорят, был переводчиком на судилище, приговорившем невинных немецких генералов к повешению…

Как-то Антоны взяли меня с собой в Дармштадт, где был какой- то вечер в клубе. После окончания – ужин. За столом, рассчитанным на восьмерых, сидят семеро, восьмым приглашают меня. И не спеша, очень вежливо и корректно интересуются: ах, вы из Риги? А родились во Флоренции? Как же вы попали в Латвию? Объясняю. А как ваши родители оказались в Италии? Говорю: они эмигрировали из России. Почему эмигрировали? Потому что мой отец был фанатичный враг большевизма. А кем был ваш отец? Перед революцией – фабрикант и представитель ряда уральских заводов и рудников в Петербурге. А каковы были его политические воззрения? Отвечаю: честно говоря, не знаю. Но думаю, что, скорее всего, он склонялся к кадетам. Что за кадеты? Евреев не брали в кадетские корпуса. Объясняю: кадеты – сокращенное название партии, конституционные демократы. Ах так, ясно. А как был настроен ваш отец, живя в Риге? Отвечаю: антисоветски до фанатизма. Что ж, это их устроило.

Для людей, в свое время воевавших в германской армии, я был особенно любопытным объектом расспросов и наблюдений.

В самом начале моего пребывания в Германии я встречал в доме Антонов многих пожилых господ, один из них – доктор медицины фон… – пригласил меня домой.

То был первый раз, когда я на полках домашней библиотеки видел целую коллекцию книг о евреях – о религии, традициях и т. п. Двадцать лет назад мне попалась цифра: в Германии издано 6000 названий такого рода книг. У немцев был огромный интерес к этой литературе: что же, в конце концов, это за народ, против которого мы совершили преступление?

Я просматривал корешки книг и увидел огромный том – «Избранный народ». Хозяин дома проследил мой взгляд: «Да-да, взгляните, это прекрасно изданная книга». Издание и в самом деле было роскошным, но тут я увидел имена составителей – оба были евреи. Я сказал ему: «Я таких вещей не признаю». – «Что вы не признаете?» – «Не надо самим себя называть избранным народом». Хозяин посмотрел на меня с изумлением. «Вы и вправду так думаете?» – «Разумеется. Каждый народ хотел бы быть избранным. Но лучше подождать, когда избранными вас назовет кто-то другой». Вскоре выяснилось, что моя реплика стала известна в местном обществе и широко обсуждалась: вот что сказал латвийский еврей! Через пару недель у кого-то в гостях я опять услышал: «Вы в самом деле именно так и сказали?» – «Сказал. По-моему, это нормально». – «Да, очень интересно…»

Немцам тут чудилось нечто необыкновенное, поскольку они- то, немцы, о себе весьма высокого мнения.

Почти ни одно крупное собрание балтийских немцев не обходилось без моего выступления. Мои доклады широко обсуждались. После моей лекции в Штеттенфелсе ко мне подошли люди из публики и сказали: «Впервые мы услышали нечто другое, чем то, что пытаются внушить нам наши господа бароны». Когда вышла в переводе на немецкий язык моя книга [167] Lettland und die Letten im Spiegel deutscher und deutschbaltischer Publizistik 1895–1950 von Peter Krupnikow. Hannover: Hirschheydt, 1989. , я получил немало восторженных писем. В то же время какая-то часть балтийско-немецкой общины увидела там очернение своих соплеменников, и это стало причиной позднейших нападок на меня.

О Штеттенфелсе. Это средневековый замок, сегодня его сдают в аренду для различных культурных мероприятий. Балтийское землячество Баден-Вюртемберга каждый год проводило здесь дни культуры. В программе значились один-два научных доклада, концерт, бал. Для меня Антоны по случаю предстоявшего бала взяли напрокат смокинг, ибо мужчинам там полагалось быть в смокинге, дамам – в вечернем наряде. Этот самый бал, твое умение вести себя значило по-своему не меньше, чем твой реферат. Я никогда не был хорошим танцором, поэтому выбирал лишь те танцы, в которых мне не грозила опасность осрамиться. Еще важнее была застольная беседа и твое в ней участие.

Народ там собирался удивительно интересный. Взять хотя бы того самого Бушмана, что прислал мне когда-то долгожданный вызов. Он свободно владел тремя языками. Очень представительный, на нем был всегда не смокинг, а белый фрак, и само его появление становилось событием. Или Донат, – я когда-то прочел в Baltische Briefe, что он издает собрание сочинений Пауля Шимана. Написал ему и послал свою книгу на немецком. Он написал в ответ: «Ich lese Ihre Palete mit Begeisterung». Читаю Вашу книгу с восхищением.

В общем, они долго и недоверчиво изучали меня, пока бывшего коммуниста Крупникова не приняли окончательно. Некоторые говорили: это доказывает, что балтийские немцы умеют жить со своим окружением. Хотя «окружением» в данном случае был не я, а они.