Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Позднее меня перевезли в Ригу, в Гайльэзерскую больницу, где я пролежал около трех месяцев, после чего получил от Антонов приглашение отдохнуть и восстановить здоровье в Баварии.

Григорий отвез меня с двумя чемоданами в аэропорт. А там я неожиданно увидел делегацию Бремена – Эйхведе, балтийских немцев, большинство которых я хорошо знал. То был ноябрь 1991 года. Русский пограничник отрезал: «Никуда вы не поедете, у вас нет немецкой визы!». Я ответил, что представители немецкого посольства заверяли – визу мне выдадут на месте; между прочим, об этом было сказано и в русских, и в латышских газетах, а также по радио. «Ничего не знаем. Может, им не понравится ваша физиономия, они вас отошлют обратно, а нам надо будет платить за обратный полет».

Сколько я ни убеждал пограничников, ничего не получалось. На следующий день из Бремена пришел факс с тремя печатями. (В Риге в одной фирме имелась такая редкость – аппарат, передающий сообщения и документы по факсу). В бумаге черным по белому значилось, что меня приглашает бургомистр города Бремена. Этот факт заверен нотариусом и т. п. На другой день я вылетел во Франкфурт, из Франкфурта в Мюнхен. Уже действовало регулярное воздушное сообщение.

Мой второй бременский период начался в 1992 году. В Университете лекций у меня было совсем немного, зато меня довольно часто приглашали на радио.

Как-то меня позвали на Франкфуртское телевидение, там на ночь меня поселили в гостинице. В студии я должен был рассказывать о Латвии. Нужно сказать, мне не повезло. Хваленый немецкий порядок дал осечку: предыдущие передачи затянулись. Когда наконец-то пришел мой черед, оказалось, что времени осталось лишь половина от запланированного. Ведущий задал мне четыре или пять вопросов, в которых как бы уже содержался готовый ответ. Например: «Известно, что с 1934 года в Латвии была диктатура перконкрустовцев». Когда я объяснил, что «Перконкрустс» – численно небольшая экстремистская организация, готовая убивать направо и налево, а в Латвии с 1934 по 1940 год был авторитарный, но фактически бескровный режим, ведущий выглядел крайне недовольным: он ведь успел объявить ясно и недвусмысленно, какой в Латвии был режим. Вопросы были, вообще говоря, примитивны, например, правда ли, что в Латвии теперь Вторая республика и что она – продолжение Первой.

Уровень передачи мне показался неудовлетворительным, но пригласившее меня ТВ явно не стеснялось в средствах – ради нескольких дурацких вопросов они могли себе позволить пригласить меня во Франкфурт, поселить в дорогом отеле, оплатить путевые издержки и гонорар.

Один из сотрудников Бременского радио как-то пригласил меня в гости. Там была довольно большая компания, но мое внимание привлекли двое – доктор медицинских наук фон Лукович и его жена Фредерика. Уже вернувшись к себе, я понял, что хочу встретиться с этой парой, и особенно с Фредерикой, еще раз. Я уже искал в телефонном справочнике их номер, когда срочной почтой пришло сообщение – Фредерика хочет меня видеть. В письме был указан и номер телефона. Позвонил. Договорились встретиться на заливных лугах у моря, чтобы поговорить без спешки. Эти прибрежные луга зимой иногда замерзают, и тогда их осваивают конькобежцы.

Но тогда было тепло, и мы, гуляя по тем лугам, проговорили несколько часов. Фредерика происходила из рода померанских помещиков. В семье было шесть дочерей и сын. Когда Красная Армия подходила к Померании, семья бежала, и ее отец, помещик, некоторое время батрачил у богатых хозяев, другого выхода не было. Они жили вместе с другими беженцами в бараке, и в этих условиях мать пыталась привить своим семерым детям приличные их происхождению манеры. И это ей удалось – хотя бы судя по тому, что Фредерика была востребована в общественной и политической среде, была и на дипломатической службе. Она мне сказала: «Не было мне ни малейшей нужды изображать из себя светскую даму. Мать таковой меня и сестер воспитывала, начиная с шести лет».

Фредерика была замужем трижды. Первый муж, фон Херварт после войны был послом Федеративной Республики Германия в Ватикане. Его двоюродный брат, тоже фон Херварт, известен тем, что первым сообщил о наличии секретных протоколов к заключенному между гитлеровской Германией и СССР пакту – уже на другое утро, играя в теннис с одним американским дипломатом, пересказал ему их содержание. Я никогда не спрашивал Фредерику, кто был инициатором развода с фон Хервартом, – во всяком случае, они разошлись. Вторым ее мужем был адъютант какого-то видного военачальника фон Штальберг, после войны написавший книгу о неудачном покушении на Гитлера. Он считал, что если бы покушение удалось, это имело бы самые благоприятные последствия – многие немецкие города, в том числе Дрезден, избежали бы разрушительных бомбардировок, тысячи людей были бы спасены.

После того, как Штальберг развелся с первой женой и взял в жены Фредерику, в один прекрасный день первая жена навестила свою преемницу, чтобы рассказать о привычках фон Штальберга – что он ест на завтрак, чем закусывает; домашние тапки супруга нужно с утра согреть до того, как он встанет. Обе женщины подружились, гостили друг у друга. И я потом познакомился с госпожой фон Штальберг, весьма импозантной дамой. В разговоре с глазу на глаз она мне сказала, что не обижается на бывшего мужа. Ясно, что Фредерика – по-настоящему яркая и глубокая личность. Такой и уступить не грех.

Третьим мужем Фредерики стал кардиолог фон Лукович. Я заметил, что Фредерика не согласна была снижать планку – словечко «фон» присутствовало во всех трех случаях.

Наше знакомство, а затем и дружба продолжались. Я много раз, приезжая в Германию, гостил в доме фон Луковичей. Хозяин дома был врач с богатейшей частной практикой. Фредерике никогда в жизни не приходилось работать по найму, но она активно занималась благотворительностью, организацией концертов. В доме Луковичей можно было встретить американского пианиста, скрипача из Израиля, художников из России или Польши. Часто это были выходцы из бедных, а не из богатых стран. Если нужно было организовать концерт приезжего артиста в Бремене, вернее всего было обратиться к Фредерике фон Лукович.

Расскажу об одном случае. Мне нужно было однажды с утра, до полудня отметиться в учреждении, где регистрируют приехавших иностранцев. Добираться туда приходилось двумя автобусами. Я остановился в тот раз у Луковичей. Встал рано, добрался до места и оказался в длинной очереди – передо мной были негры, курды, вьетнамцы, турки, арабы… Притом они держались вместе, и мне скоро стало ясно, что я пройти регистрацию не успею. На следующий день встал еще раньше, в шесть утра, но в заветный кабинет так и не попал.