Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Должно быть, Ахматов крепко держал в руках всех окружающих, если ему не решились возразить ни игуменья монастыря, ни второй священник, тихий и смиренный до робости отец Павел Смеловский. Монахини тоже молчали, но молча делали свое дело: старались не ходить в свой храм, а под каким-нибудь предлогом улизнуть в город, в православные храмы. Особенно это было заметно не в воскресенье, а в дни других праздников, которые Ахматов начал праздновать по новому стилю.

Так было и под Петров день. Сидя под сиренью в палисаднике, на крылечке своего домика, выходившего фасадом на внешнюю сторону монастырской ограды, отец Павел Смеловский обратил внимание на то, что монахини то в одиночку, то по две, по три, пробирались на черный, хозяйственный двор и, осторожно оглянувшись, не видел ли их кто-нибудь, направлялись в город. Понаблюдав некоторое время, отец Павел окликнул одну из выходивших и спросил, куда они идут.

Смеловского монахини не боялись. Он всегда держался очень просто, любил посидеть и поговорить в их кружке, хотя частенько прерывал разговор словами:

– А ведь вы, матери, опять за пересуды взялись!

– Ничего, батюшка, мы ведь только так, рассуждаем, – отвечали ему.

– Рассуждение сродни осуждению, – возражал отец Павел и переводил разговор на другую тему. Вполне понятно, что и теперь остановленная им монахиня, которая, как нарочно, оказалась еще «с простинкой», охотно ответила ему:

– В город, батюшка, собрались, Богу молиться. Ведь у нас завтра Петров день!

Уж отцу ли Павлу было не знать, что завтра день его ангела! Может быть, потому-то он и сидел на крылечке и смотрел в ту сторону, откуда доносился церковный звон, в то время, как его родная церковь, в которой он прослужил столько лет, стояла пустая и темная. Может быть, и он всей душой стремился туда, куда украдкой пробирались его духовные дочери.

В эту ночь его разбил паралич.

Прошло несколько месяцев прежде, чем он оправился, и к тому времени в городе уже не было ни одной обновленческой церкви.

Кажется, на Петров день епископа Николая уже не было в городе. Он уехал (в конце двадцать девятого года) к Патриарху, принес покаяние, и его сразу же направили на другую кафедру – в Кустанай. Вскоре покаялся и Ахматов, и Пугачев стал полностью православным.

Но еще до присоединения Ахматова, весной 1924 года, в город был прислан православный епископ Павел Флоринский, судьба которого впоследствии так крепко переплелась с судьбой отца Сергия и его детей. Правда, в 1924 году епископ Павел пробыл в Пугачеве очень недолго, не более трех-четырех месяцев, а потом опять переехал в село Большая Глушица, где раньше, до архиерейства, служил священником.

В первую зиму своего благочинствования отец Сергий не ездил никуда, кроме как в Левенку, принять дела, да к ближайшим соседям. Остальные приходы округа он известил о своем назначении и дальше сносился с ними при помощи писем. Издавна существовал порядок пересылать подобные письма из села в село. Их в полном смысле слова можно было назвать циркулярами, так как они циркулировали по округу. Благочинным не давалось ничего на канцелярские расходы. То есть, может быть, Перекопновский и получал что-нибудь в возмещение за труд, но отец Сергий ничего не получал, да и кто стал бы давать? Бедные, еще не оправившиеся после голодовки приходы, про которые отец Григорий говорил: «В наших приходах с голоду не умрешь, а без штанов находишься». Но, даже и имея возможность оплачивать почтовые расходы, ни один благочинный не был бы в состоянии заготовить письма для всех сел, в двадцати – тридцати, или хоть в двенадцати – пятнадцати экземплярах. Поэтому каждое распоряжение или извещение писалось в одном экземпляре, в уголке делалась пометка «циркулярно», и прикладывался маршрут следования. Каждый батюшка, получив письмо, прочитывал его, если нужно было, расписывался в ознакомлении, если считал нужным – переписывал, и отсылал дальше по маршруту любым способом – с попутчиком, со специально посланной от церкви подводой, а то и сам запрягал лошадь и отвозил письмо к соседу, чтобы, кстати, обсудить его содержание.

Первые шутеи отца Сергия, которые он в шутку называл «окружными посланиями», были направлены к усилению пастырской деятельности духовенства. В них он советовал больше обращать внимания на проповедническую и миссионерскую деятельность. Говорил, что священник не должен быть только требоисправителем, что это тоже нужно, но на этом нельзя останавливаться, важнее всего настоящая пастырская деятельность. Недаром апостол Павел говорил: «Не послал меня Господь крестить, но благовестить» [77]. А пророк грозно обличает: «И это псы немые, не умеющие лаять, и это пастыри бессмысленные!» [78]

В это время у него появилось выражение «зауряд-священник». Он объяснял его так: во время войны, когда стало не хватать офицеров, на их место назначались практически опытные унтер-офицеры, не имевшие, однако, достаточного образования; они назывались зауряд-прапорщиками. Так и зауряд-священники годились только на крайний случай, когда некому крестить и причащать. Выше их в своей терминологии он ставил священников в полном смысле слова, которые не только крестили, но и учили, а еще выше – пастырей, которые «душу свою полагали за овец своих».

Он предлагал сообщать, сколько проповедей кем было сказано в течение Великого поста, рекомендовал обмениваться лучшими проповедями или даже присылать их к нему, чтобы ими могли воспользоваться и другие. Советовал больше работать над собой, полнее используя церковные библиотеки, имевшие много ценного материала, о котором иные батюшки иногда даже не подозревали.

Настойчиво рекомендовал вести такой образ жизни, чтобы являться примером прихожанам.

– И не забывайте, – заканчивал он, – что лучшая академия всякого священника – в переднем углу перед иконой.

Сам он широко пользовался этой академией. Если бы даже его близкие не видели, сколько времени проводит он за молитвой, об этом достаточно свидетельствовал бы его молитвослов с потрепанными, пожелтевшими листами его любимых канонов и акафистов. Когда нижние уголки листов от постоянного переворачивания истирались чуть не до самых букв, отец Сергий начинал переворачивать за верхние уголки; через некоторое время и их постигала та же участь.

Но если отец Сергий сидел дома, это не значило, что он мало был связан с округом. Наоборот, отчасти потому он и оставался на месте, чтобы все желающие могли его застать. К нему чаще прежнего стали приезжать священники, даже такие, которые никогда раньше не бывали. Ехали и миряне со всех концов округа – и из Липовки, и из Никольского, Брыковки, Кольцовки. Из Брыковки приезжал, между прочим, тот крестьянин, который прошлым летом в первый раз в жизни решился переправиться на лодке через Волгу и попал вместе с отцом Сергием в бурю. Он сам напомнил: «Батюшка, помните, как мы с вами тонули?!»