Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Однажды вечером в Острую Луку заехал Табунщиков.

– Отец Димитрий! Какими судьбами! – радостно приветствовал его хозяин.

– Я не один, а с отцом Василием, – вместо ответа сказал тот, сторонясь, чтобы его объемистая в зимнем снаряжении фигура не заслоняла маленького и щупленького Гусева. Отец Василий быстро разделся, пригладил рыжеватые, недлинные, словно обкусанные, волосы и прошел в комнату.

– Это все он. Начальник, – указал он на Табунщикова, не то от холода, не то от удовольствия, крепко потирая руки. Глаза отца Василия чуть-чуть щурились и смеялись добродушно, с едва заметной хитринкой. Казалось, он знал что-то очень ему приятное, но не говорил, чтобы продлить удовольствие.

– Как с начальством спорить? Возил, возил по своему округу, потом в чужой захотелось. К Кудринскому пробираемся, а по пути к вам ночевать завернули. Не прогоните?

В другое время отец Сергий подхватил бы шутливый тон разговора, но сейчас ему было не до того. «Вы, отец Димитрий, кажется, в Москву ездили? Что хорошего оттуда привезли?» – озабоченно спросил он.

Странно, что отцу Василию не сиделось на месте. Да и Табунщиков никак не мог устроиться удобно. Он сел было лицом к столу, потом повернулся боком, еще как-то по своему передвинул стул и все не находил места для папки с бумагами, сделанной из корок большой канцелярской книги и завязанной от всяких дорожных неприятностей в платок.

– Привез, много привез. Сейчас все по порядку расскажу, – начал он, поправляя свои темные, с легкой проседью кудри, но Гусев прервал его:

– А вы-то, отец Сергий, как живете? Еще не благочинный? – Маленькие ручки беспокойного батюшки задвигались еще энергичнее. – А то, может быть, власть на власть наехала? Табунщиков тихонько толкнул его коленом.

– Перестань, отец Василий, хватит! – с легкой досадой сказал он и заговорил о патриаршей службе, за которой ему удалось побывать, о том, чем дышит Москва и как живет митрополит.

Отец Сергий вдруг встал и снял с вешалки стеганый подрясник.

– Разволновали вы меня что-то, отцы! – пожаловался он, одеваясь. – Знобит. Гости переглянулись.

– Ближе к делу, отец Димитрий, – уже без улыбки поторопил Гусев.

– Что же, перейдем ближе к делу. – Голос Табунщикова вдруг стал совсем другим, деловым и даже слегка торжественным.

– Ваше письмо, отец Сергий, митрополит получил, при мне его зачитывал. И я ему кое-что рассказал, как съезд проходил и что у нас здесь творится. Словом…

– Словом, поздравляю вас, отец Сергий, благочинным, – опять не вытерпел Гусев.

– Эх! – укоризненно крякнул Табунщиков. – Торопыга! Совершенно верно, вы назначены исправляющим должность благочинного второго округа. Вот и указ.

Табунщиков подождал, пока отец Сергий внимательно прочитал указ, написанный на четвертушке писчей бумаги (в те годы бумагу еще очень экономили), и подал другую:

– А вот еще.

Это был даже не листок, а просто бумажная ленточка сантиметров четырех ширины, вмещавшая всего несколько строк. Отец Сергий прочитал ее не менее внимательно, чем первую, зачем-то перевернул и рассмотрел и оборотную сторону.

– Интересно! – сказал он. – На этой вот стороне написано: «Священник Сергий С-в награждается камилавкой». Потом зачеркнуто и на обороте написано: «Священник Сергий С-в, награжденный мной в 1921 году камилавкой, награждается золотым наперсным крестом».

– Ну, забыл старик, какая была последняя награда, а потом вспомнил и поправился.

– Ничего он не забывал, а то не стал бы объясняться о прошлом награждении, – возразил отец Сергий. Он даже оживился и с обычной горячностью начал излагать свою точку зрения.

– Просто наговорили вы ему про меня турусы на колесах. Написал: «Награждается камилавкой», да и думает: «Эх, мало ему, человек-то он больно уж хороший! Дай награжу сразу наперсным крестом!» Ну и написал, а для точности и о награждении камилавкой приписал, чтобы мне не думалось. Только тут-то вот действительно ошибся. Я и скуфью-то получил только в двадцать втором году, а он пишет про камилавку в двадцать первом.

– В этом теперь разбираться незачем. Крест-то уж вы, несомненно, получили, с чем вас и поздравляем!

– Погодите поздравлять! Если это законная награда… Да и вообще, посыпались как из рога изобилия: и камилавка, и крест, и благочиние…

– Благочиние не награда, а очень тяжелая обязанность, – поправил Табунщиков, а Гусев спросил:

– А сколько лет вы вообще служите?

– Ну, двадцать!

– Двадцать лет… считая междунаградный срок три года… скажем, первая награда через шесть лет после посвящения… – считал Гусев. – Так вам уже давно пора бы протоиереем быть, а вы о кресте спорите.

– Много бы развелось протоиереев, если бы всех так награждали! Вспомните, как раньше было. Лет пятьдесят тому назад камилавки-то по селам были раз-два и обчелся. А то – протоиерей! Отец Сергий еще плотнее закутался в теплый подрясник, даже весь съежился и руки засунул в рукава.

– И перед соседями мне стыдно, – добавил он. – Отец Григорий и отец Иоанн старше меня, да камилавок не имеют, а тут сразу наперсный крест!

– Представляйте и их к награде, это ваше право, как благочинного, митрополит не откажет, – сказал Табунщиков.

– Еще бы отказал, он это любит.

Отец Сергий задумчиво прошелся несколько раз по комнате и опять сел.

– Так о чем же вы еще говорили? – спросил он.

Табунщиков достал доклад отца Сергия. Видно было, что над ним добросовестно потрудились. Некоторые строчки были подчеркнуты. На широких полях, отличающих рукописи отца Сергия, стояли крестики, знаки вопроса, иногда было написано целое примечание. Пробираясь, как по вешкам, по этим знакам, отец Димитрий пересказывал все, что митрополит поручил ему передать на словах.

В эту ночь отец Сергий почти не спал. Он не хуже Табунщикова понимал, что благочиние – это тяжелая обязанность, и мысленно уже составлял план будущей работы; получилось так, что устранение всех недостатков, о которых он писал митрополиту, теперь является его обязанностью. Хитро поступил митрополит, переложив эти дела на его плечи… Да и справедливо, здесь, на месте, можно добиться больших результатов, чем из Москвы. Зато и сколько новых трудностей, которых нет для Москвы.

Утром отец Сергий послал за псаломщиком Николаем Потаповичем и за Сергеем Евсеевичем и показал им указы. Николай Потапович, по обыкновению, принял новости довольно равнодушно; поздравил, заранее извинился, если когда-нибудь ошибется и по привычке назовет просто батюшкой, а не отцом благочинным. «Вот пустяки! Когда же я обращал внимание на такие вещи, – возмутился отец Сергий. – Да я и не благочинный, а только исправляющий должность. Идол благ», – усмехнулся он, но Николай Потапович остался при своем мнении. Он несколько лет прослужил с Перекопновским и помнил, как щепетильно тот относился к этому вопросу.