Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

13 числа, во вторнику послѣ обѣда .

«Вчерась послѣ обѣда, видя время таковое, что никуда нельзя иттить одѣвшись, расположились мы съ моимъ камерадомъ походить по незнакомымъ еще намъ частямъ города. Итакъ, мы, не смотря на сильно идущій снѣгъ, одѣвшись потеплѣе, отправились въ свой путь. Мы любопытствовали сходить на устье Фонтанки, посмотрѣть взморья, что для меня было новое зрѣлище. Мы пробрались потомъ на набережную и, прошедъ по всей оной, пошли на Васильевскій островъ, хотѣли сходить на Петербургскую сторону, но приближавшійся вечеръ и поднявшаяся сильная мятель принудила насъ воспріять обратный путь. Однако, мы очень много насмотрѣлись, и я уже имѣю очень изрядное понятіе о Петербургѣ. Возвратившись вчера домой, смѣрили тотчасъ по плану сколько мы обходили, и оказалось, что слишкомъ 11 верстъ, какого числа я от роду не хаживаль; но-чего не дѣлаетъ любопытство!

«Севодни же ходили мы опять смотрѣть смѣны ко дворцу и опять я видѣлся съ знакомцомъ своимъ Тромбергомъ во дворцѣ, гдѣ онъ севодни уборнымъ. Любопытствуя же болѣе, пошли мы далѣе по Миліонной, чтобъ видѣть, марморный дворецъ и лѣтній, и все сіе я съ удовольствіемъ разсмотрѣлъ. Хотя я и берегу себя, однако, чувствую, что я здѣсь къ стужѣ привыкаю. Вотъ, батюшка, я веду вамъ почти ежедневный журналъ моей здѣсь жизни, покуда теперь свободно. Севодни, пользуясь свободнымъ временемъ, хочется мнѣ сходить къ Бартеневу. Севодни также поспѣетъ мой мундиръ, и я завтра начну свои странствованія уже самимъ порядкомъ. Съ севоднешняго дня начинаю я также ожидать брата Михаила Васильевича. Теперь прощайте, батюшка, до завтрева.

14 ноября, въ среду.

«Противъ чаянія моего и къ досадѣ, мундиръ мой вчера не поспѣлъ, а поспѣетъ севодни только къ вечеру. Итакъ, пользуясь свободнымъ временемъ, сажусь писать къ вамъ, батюшка, чтобъ докончить сіе уже столь большое письмо и изготовить письма къ завтрашней почтѣ къ прочимъ моимъ роднымъ. Къ Бартеневу вчера я ввечеру ходилъ по-напрасно, ибо не засталъ дома. Здѣсь, по большей части, ежели кого хочешь найтить, то по-утру рано. Для сей причины я радъ, что я съ самой дороги привыкъ вставать рано, что здѣсь очень нужно.

«Въ разсужденіи новостей, то, по причинѣ зимы, военныхъ никакихъ нѣтъ. Слышалъ я только здѣсь от Николая Степановича, что какъ скоро наши войска пошли на зимнія квартеры и сошли съ Шведскихъ границъ, то непріятель, ни мало не мѣшкавъ, вмѣсто подобнаго-жъ отступленія, вступилъ въ наши, и прочесалъ далеко и даже обезпокоиваетъ очень фридрихсгамскихъ и другихъ городовъ жителей и принуждаетъ даже выѣзжать изъ оныхъ. Гвардіи сказанъ уже опять походъ въ мартѣ или въ началѣ апрѣля. Теперь идутъ всѣмъ полкамъ оной императорскіе смотры въ великой подробности; иные говорятъ, что гвардія выдетъ въ походъ еще зимою и гораздо ранѣе своего срока.

«Вотъ, батюшка, какъ много я къ вамъ написалъ, а все сіе от приказанія вашого, чтобъ заготовлять ежедневно по-немногу; но къ почтѣ наберется всегда уже довольно. Закрехчетъ у меня и почта от полновѣсныхъ моихъ писемъ, а можетъ быть съ другой стороны она будетъ имъ и очень рада. Но что дѣлать, пускай она поживится съ вашихъ и моихъ писемъ въ продолженіе того времени, какъ мы будемъ съ вами розно. На это нечего смотрѣть! Для меня письмы ваши приносятъ великое удовольствіе, и я радъ также тому, что и мои и вамъ пріятны. Я прошу также покорно васъ, батюшка, увѣдомлять меня о трудахъ вашихъ и упражненіяхъ. Хотя мнѣ и завидно, что сестра Настасья пользуется чтеніемъ оныхъ, но я предоставляю уже ей то удовольствіе и мнѣ хочется, по крайней мѣрѣ, слышать объ нихъ хотя чрезъ письма ваши.

«Что касается до того, что вы изволите, батюшка, писать о моемъ здѣсь поведеніи, то благодарю васъ чувствительно за ваше милостивое родительское мнѣ наставленіе. Будьте увѣрены, что они не будутъ выходить никогда изъ моей памяти. Ахъ! я чувствую и помню самъ все то, чѣмъ долженъ и обязанъ я вамъ за вашу ко мнѣ любовь, и безчувственный или, лучше сказать, безумственный бы я былъ человѣкъ, ежели бы, забывъ все то, предпріялъ, живучи здѣсь, что- либо худое и васъ тѣмъ, моихъ дражайшихъ родителей, огорчилъ. Я желаю всею душею моею, чтобъ вы не огорченіе от меня, а единое утѣшеніе и радость получали, что и для меня будетъ приносить удовольствіе. О справедливости же всею сего, мною сказаннаго, васъ свято увѣряю и прошу ни о чемъ не сомнѣваться.

15 ноября, въ половину дня.

«Сей часъ только возвратившись домой, спѣшу окончить совершенно сіе письмо для отвезенія на почту и сказать еще вамъ, милостивый государь батюшка, что я остаюсь теперь, благодарить Бога, здоровымъ. Съ севоднешняго утра прямо начинается мое дѣло. Я ѣздилъ къ Марьѣ Петровнѣ Травиной и отдалъ ей письмо и посылку Николая Сергѣевича. Обстоятельно о успѣхѣ сего моего къ ней [визита?] опишу я вамъ уже на будущей почтѣ, а теперь только скажу вамъ, что она меня приняла очень хорошо и обѣщала обо мнѣ постараться, хотя и есть притомъ множество трудностей. Она опечалила меня только тѣмъ, что совѣтовала писать къ вамъ не по четвергамъ, а. по понедѣльникамъ, ибо-де сіи вѣрнѣе доходятъ, а тѣ залеживаются въ Москвѣ и часто пропадаютъ, что я и не премину впредь дѣлать. Севодни у насъ такой морозъ, что дочти терпѣть нельзя».

Симъ окончилъ мой сынъ тогдашнее свое длинное письмо, заключивъ оное обыкновеннымъ привѣтствіемъ, которое, я, какъ излишнее здѣсь, и не помѣщаю. А симъ окончу я и мое сіе письмо, достигшее до своей величины, и скажу, что я есмь вашъ и проч.

(Февраля 10-го дня 1811 года).

Любезный пріятель! Удовольствіе, которое имѣли мы при читаніи сообщеннаго мною въ предслѣдующемъ письмѣ и полученнаго от сына моего письма, было такъ велико, что я въ тотъ же день хотѣлъ-было изобразить ему оное, въ начатомъ уже до того моемъ къ нему девятомъ письмѣ; но какъ мнѣ помѣшали въ томъ гости, то въ слѣдующее затѣмъ утро, продолжая помянутое мое письмо, писалъ я къ нему слѣдующее:

3-го декабря, въ понедѣльникъ .

«Вчера еще хотѣлъ-было я къ тебѣ, Павлушка мой другъ, писать и изобразить ту радость, которую имѣли мы при полученіи твоего 7-го письма, но не удалось написать строчки. День занятъ я былъ людьми, а вечеръ весь провелъ у меня Иванъ Тимоѳеевичъ. Итакъ, пишу уже теперь. Не могу тебѣ изобразить, сколь много обрадовалъ ты насъ симъ новымъ своимъ письмомъ и съ какимъ удовольствіемъ мы оное читали. Получилъ я его по-утру при Иванѣ Тимоѳеевичѣ, и тутъ давай скорѣй его читать впервыя и, для любопытства гостя, въ слухъ. Удовольствіе мое было несказанное, какъ дошелъ я до того, какъ обстоятельства твои стали становиться получше. Не однажды принужденъ я былъ читать дрожащимъ голосомъ и запинаться. Не однажды доходило дѣло до глазъ и до утиранія оныхъ; не однажды возсылалъ я вздохи благодарности ко Всевышнему и не однажды восклицалъ: «право, дай Богъ, здоровье Николаю Степановичу! Кудаж-право какой добрый человѣкѣ». Когдажъ дошло до извѣстія о Михаилѣ Васильевичѣ, то обрадовался я еще того больше, и тѣмъ паче, чѣмъ меньше извѣстіе сіе было ожидаемо. «Вотъ прямо родственникъ, говорили оба мы и повторяли нѣсколько разъ; вотъ захотѣлъ сдѣлать долгъ неотплатный; вотъ захотѣлъ одолжить человѣка въ жизни, чѣмъ мнѣ будетъ возблагодарить ему за, то!» Если онъ нарочно за тѣмъ въ Петербургъ пріѣхалъ, ахъ, Павлушка, — сколь много ты ему за то обязанъ! и сколь много долженъ благодарить Бога, за Его толь явное о тебѣ попеченіе и милость… Я думаю, ты стыдился уже и самъ прежнему твоему малодушію, которое, однако, тебѣ въ разсужденіи обстоятельствъ твоихъ было и простительно. Я и прежде тебѣ говорилъ и теперь говорю, что ни кто, какъ Богъ! Ежели Ему угодно будетъ восхотѣть что сдѣлать, то все будетъ иттить своимъ чередомъ и все лучше клеиться, нежели думаешь и ожидаешь, а Его ничѣмъ къ вспоможенію себѣ толь скоро убѣдить не можно, какъ твердымъ и несумнѣннымъ упованіемъ на Его вспоможеніе.