Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Впрочемъ, во всю первую треть сего мѣсяца не произошло у насъ ничего особливаго. Мы провели оную и такъ и сякъ, разъѣзжая по гостямъ и занимаясь своими дѣлами. Случившаяся въ сіе время холодная и ненастная погода воспрещала намъ имѣть удовольствіе и въ вешнихъ прогулкахъ; но наставшее потомъ дружное тепло и происшедшая оттого во всей натурѣ великая перемѣна — съ лихвою вознаградила намъ сей недостатокъ. Мы начали ежедневно посѣщать свои сады и утѣшаться въ нихъ всѣми вешними прелестями природы. А сіе я подало поводъ къ тому, что во мнѣ вдругъ возродилась, или паче возобновилась превеликая охота къ стихотворству, и что весь сей мѣсяцъ сдѣлался для меня, такъ сказать, поэтическимъ и посему очень достопамятнымъ. Первое мое стихотвореніе въ сей годъ относилось до росы, издавна утѣшавшей меня своими прелестными огнями и было слѣдующаго содержанія:

Маленькое сіе стихотвореніе сочинилъ я, гуляя по-утру въ любезномъ своемъ садикѣ, и дѣйствительно, утѣшаясь красотою огней разныхъ на травѣ лужочка, тутъ случившагося. Впрочемъ, сочинялъ я ее на голосъ старинной пѣсни: «Вамъ, прекрасныя долины», которую находилъ я наиудобнѣйшею къ воспѣванію красотъ натуры. Далѣе достопамятно, что въ самый сей день, въ который перебывало у меня множество гостей, получили мы первѣйшее, хотя и недостовѣрное извѣстіе, что новымъ директоромъ экономіи у насъ, слѣдственно и моимъ командиромъ, на мѣсто г. Юницкаго будетъ не Веницеевъ, а нѣкто изъ Петербурга г. Дуровъ, по имени Сергѣй Алексѣевичъ.

Успѣхъ въ предслѣдующемъ сочиненіи стиховъ къ росѣ побудилъ меня въ послѣдующій день къ сочиненію и другихъ въ похвалу соловья, увеселявшаго меня въ саду своимъ пѣніемъ. Для любопытства и означенія тогдашнихъ моихъ чувствованій, помѣщу я и оные здѣсь. Они были слѣдующіе:

Се здѣсь паки воспѣваетъ

Нѣжный гражданинъ лѣсовъ,

Царь пернатыхъ малыхъ тварей,

Утѣшающихъ нашъ духъ.

Въ наступившую за симъ ночь была у насъ преужасная гроза и съ такимъ проливнымъ и дружнымъ дождемъ, что пруды мои от привалившей вдругъ воды подверглись превеликой опасности. Сіе перетревожило меня чрезвычайно, и тѣмъ паче, что вода на большомъ и главномъ нашемъ прудѣ никакъ не умѣщалась въ спускѣ и начала оный портить. Не могу изобразить, сколько сія и бывшая и на другой день большая же туча надѣлала мнѣ хлопотъ, трудовъ, заботъ и безпокойствъ. Я принужденъ былъ посылать въ ближнія деревни — сгонять колико можно болѣе народа, съ подводами и разными вещами, нужными для удержанія воды, и быть дня три безотлучно самъ при нихъ, для указыванія что дѣлать и придумыванія разныхъ средствъ къ удержанію воды и поправленія повреждавшейся плотины. И все сіе стоило мнѣ превеликаго труда, но я радъ былъ, что употреблены были они не всуе, и что мнѣ наконецъ удалось прудъ сей какъ тогда, такъ и на будущее время обезопасить.

Между тѣмъ какъ сіе происходило, пришла наша почта и привезла, мнѣ множество газетъ и получаемыхъ мною русскихъ и нѣмецкихъ журналовъ, также и писемъ. Между сими было одно, коротенькое, и от г. Нартова, съ приложенною къ оному 47 частью «Трудовъ Общества», въ которой напечатано было одно изъ моихъ пересланныхъ къ нимъ сочиненій, а именно: замѣчанія мои о погодахъ. Какъ письмо и самая книга сія не произвели мнѣ никакого дальнаго удовольствія, да и не было въ нихъ ничего достопамятнаго, то и не хочу утруждать васъ чтеніемъ онаго, равно какъ и моего отвѣтнаго, отправленнаго къ г. Нартову чрезъ нѣсколько дней по полученіи онаго и въ которомъ упоминалъ я только о моихъ неудачахъ съ сибирскою гречихою, которая дѣйствительно оказалась къ посѣву въ нашихъ мѣстахъ неспособною и далеко такого уваженія нестоящею, какое они ей придавали.

Непосредственно почти за симъ, именно въ 17 день мая, гуляючи по-утру въ своемъ садочкѣ, восхотѣлось мнѣ опять заняться стихотвореніемъ. Но въ сей разъ заняться не воспѣваніемъ красотъ натуры, а изобразить въ стихахъ утреннія чувствованія свои къ Богу и составить нѣкоторый родъ утренней духовной пѣсни или молитвы, которая сдѣлалась со временемъ тѣмъ достопамятна, что я ее многажды употреблялъ; да и нынѣ, при старости моей, употребляю, между прочими моими молитвами по утрамъ, принося Господу за безвредное провожденіе ночи искреннюю мою благодарность. Она была слѣдующаго содержанія:

Какъ духовное сіе стихотвореніе располагалъ я такъ, чтобъ оное не только читать, но и пѣть было можно, и болѣе для того, что мнѣ изъ опытности было извѣстно, что пѣніе, а особливо на какой-нибудь пріятный голосъ, возбуждаетъ еще сильнѣе чувствованія душевныя, то замѣчу при семъ, какимъ голосомъ приличнѣе и чувствительнѣе пѣснь сію пѣть можно. Пѣть ее можно хотя на многіе и всѣ тѣ голоса, какими поются пѣсни, сочиненныя по примѣру сей хореическими стихами, но и чувствительнѣйшимъ казался мнѣ и приличнѣйшимъ къ тому всегда голосъ извѣстной пѣсни: «Звукъ унылой фортопіана».

Впрочемъ, достопамятно, что непосредственно за симъ и въ самый еще тотъ же день по-утру получили мы извѣстіе, что намѣстникъ нашъ г. Кречетниковъ былъ въ Польшѣ очень болѣнъ, а къ вечеру привезли достовѣрное извѣстіе о воспослѣдовавшей кончинѣ сего славнаго и знаменитаго вельможи, узнавшаго предъ самою уже смертію, что Императрица въ награду за его заслуги пожаловала его графомъ. Сіе всего менѣе ожидаемое извѣстіе было для всѣхъ насъ поразительно, и мы, любя и почитая его искренно, весьма объ немъ жалѣли. Но никто симъ извѣстіемъ такъ огорченъ ни былъ, какъ князь, нашъ городничій, ибо чрезъ то исчезли какъ дымъ всѣ его надежды на Веницеева, равно какъ и самого сего — относительно до властвованія надъ нашими волостями. У меня же отъ того нѣсколько отлегнуло на сердцѣ, хотя мы и не знали ничего еще о имѣющемъ воспослѣдовать впредь.

Разохотившись сочинять стихи и при гуляніи въ послѣдующій день въ саду и любуясь красотами природы и особливо цвѣтущею тогда во весь развалъ черемухою, восхотѣлось мнѣ испытать, не можно ли что-нибудь сочинить и въ похвалу сему дереву. Я, смотря на нее, началъ тананакать, и вотъ какая пѣсенька въ нѣсколько минутъ нечувствительно соплелась объ оной:

Наступившій за симъ 20-й день мѣсяца мая былъ достопамятенъ тѣмъ, что въ оный совершилось мнѣ ровно двадцать тысячъ дней от моего рожденія. Помышленія о семъ побуждали меня къ особенной благодарности къ моему Богу за прожитіе толь великаго количества дней, за сохраненіе въ оные здоровья моего въ полномъ еще совершенствѣ. Мы торжествовали сей день тѣмъ, что все утро прогуляли въ моемъ саду, съ дѣтьми и приходившимъ къ намъ любезнымъ сотоварищемъ нашимъ, отцомъ Ѳедотомъ, въ котораго вперили мы также охоту утѣшаться красотами природы. Итакъ, вмѣстѣ съ нимъ, ходючи по пріятному нашему садику и сидючи на разныхъ подѣланныхъ въ немъ отдыхальницахъ и сидѣлкахъ, разговаривали и воспѣвали красоты природы и другія назидательныя духовныя пѣсни, чувствуя от того истинное душевное удовольствіе. Такъ случилось, что былъ тогда еще первый наилучшій майскій вешній день, и какъ между прочимъ утѣшали насъ собою и цвѣты одуванчики, цвѣтущіе въ великомъ множествѣ въ саду на травяныхъ площадкахъ, то сіе побудило меня и въ сей сочинить къ самымъ симъ простымъ цвѣткамъ слѣдующіе стихи: