Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

К слову, если об уровне владения английским языком Набокова-младшего мы можем судить сами, сохранились даже видеозаписи, то об устном английском Владимира Дмитриевича можно судить только по чужим отзывам. Так вот, Василий Немирович-Данченко, ездивший с Набоковым в Англию, вспоминал, что ВДН говорил по-английски как «лучший студент Оксфорда».

Но вернемся к политике. Несомненно, взгляды В. В. Набокова были сформированы под влиянием отца, а они, в свою очередь, были отражены в ряде документов, в том числе в первоначальной платформе партии кадетов: гражданские права и свободы, парламентаризм, на демократических принципах основанная конституция – всего этого Россия лишилась с большевистским переворотом, и В. Д. Набоков успел это заметить и прочувствовать. Оба, и отец, и сын, понимали явные минусы советского строя, но если Владимир Дмитриевич старался с ним бороться в меру сил, то Владимир Владимирович, не имея возможности и желания бороться, ограничивался недвусмысленными высказываниями о той стране, которая возникла на месте его родины, совпадая с отцом в некоторых выражениях, в частности характеризуя большевизм как болезнь. А кроме того, Шапиро указывает на то, что оба Набоковых видели родство между методами большевиков и якобинцев во Франции конца XVIII века.

В целом же Набоков-сын избегал практической политики, в этом изрядно отличаясь от отца. Разумеется, в те годы в эмиграции было крайне сложно заниматься политикой (это и сейчас непросто), но важным еще было и личное стремление: у Владимира Дмитриевича оно было четко выраженным, у его сына – ровно наоборот. И здесь принципиально важно, что В. В. Набоков сторонился политики во всех странах, где жил (а жил он, не забудем, много где – после отъезда из России в четырех странах). Литературовед Саймон Карлинский даже говорил о набоковском «недоверии к массовым движениям» [77] Там же. С. 59. , что распространялось и на неполитические объединения и союзы (писательские, к примеру).

До появления термина «тоталитаризм» В. Д. Набоков не дожил, но, безусловно, его отношение к политическим режимам Муссолини, Гитлера и Сталина было бы отрицательным, и тем явнее Набоков-старший указывал бы на демократические принципы как наиболее выгодные для общества и человека.

Едва ли кого-то удивит и набоковское подчеркнуто бережное отношение к свободе слова и неприятие цензуры. В. Д. Набоков вместе с коллегой-правоведом Федором Кокошкиным в 1906 году даже подготовил проект резолюции о свободе печати, который был представлен на рассмотрение съезда партии кадетов. Набоков постоянно подчеркивал необходимость отмены государственной цензуры и определения правового статуса прессы. Конечно же, работа в Берлине, в газете «Руль», была с этой точки зрения отдушиной для Набокова: за русскоязычными изданиями следили гораздо меньше, чем это было в дореволюционной России (о постреволюционной говорить не приходится).

Его сын в последующие годы в разных выражениях повторял те же мысли, говоря в том числе, что цензура – единственное достижение Советской власти и основная причина упадка русской литературы при ней же. В США, стране, безусловно, не в пример более свободной, Набоков также продолжал бороться с проявлениями цензуры в академической, издательской и прочих сферах.

Пожалуй, с аналогичной, как в случае цензуры, настойчивостью оба Набоковых выступали только против антисемитизма. Тема защиты людей от дискриминации по национальным (или этническим) признакам занимала В. Д. Набокова с его молодых лет. Все с тем же Кокошкиным (в январе 1918 года его и Андрея Шингарева, уже арестованных, в результате самосуда убили матросы-революционеры; в статье на третью годовщину их смерти Набоков назвал Кокошкина «одной из самых многообещающих и несомненных надежд русской государственности» [78] «Руль», 20 января 1921 г. и в целом отмечал необычайные благородство, интеллект и непреклонность своего коллеги) он готовил законопроект о правах этнических групп, а в 1903 году, после кишиневского погрома, Набоков опубликовал прогремевшую статью «Кишиневская кровавая баня» [79] Набоков В. Д. Кишиневская кровавая баня // Право, 1903. № 1–52. , поставившая его, на тот момент перспективного молодого политика, как мы помним, в резкую оппозицию царскому правительству. Во избежание недопонимания процитируем несколько фрагментов из этой статьи.

…Уже краткое правительственное сообщение, перечислявшее убитых и раненых, несмотря на свой лаконизм и официальную сухость, давало возможность догадываться, что произошло нечто чудовищное…

… При чтении этих известий, начиная с правительственного сообщения, изумляет прежде всего фактическая возможность подобных событий в большом и благоустроенном городе, с администрацией, полицией и значительной военной силой…

…Обнаружилась полнейшая, в сущности, духовная солидарность некоторых (к счастью, немногих) представителей печатного слова с той разнузданной чернью, которая 6 и 7 апреля беспрепятственно бушевала в Кишиневе…

… Истинное объяснение (погрома. – Г. А. ) ‹…› заключается, как сказано, в том законодательном и административном режиме, под влиянием которого создаются отношения христианского населения к еврейскому. С точки зрения этого режима еврей – пария, существо низшего порядка. ‹…› Его можно только терпеть, но его следует всячески ограничить и связать, замыкая его в тесные пределы искусственной черты.

То есть Набоков не просто осудил произошедшее, но и прямо обвинил в нем царскую власть, указывая на неравные политические, юридические и частные права еврейского населения. Публикация этой статьи в 1903 году была не просто поступком принципиального человека – это был очень смелый шаг, поскольку в те годы защита евреев была неочевидным делом даже для либеральных кругов. Защищая евреев, можно было нарваться на обвинения в том, что выступающий находится в «рабстве» у них. Кстати, отважный поступок совершил не только Набоков, но и тогдашние редакторы «Права» Владимир Гессен и Николай Лазаревский, опубликовавшие текст. Отнюдь не все руководители газет и журналов того времени были способны на это. Эта статья имела лишь незначительные последствия для властей и немалые для самого Набокова, по сути, распрощавшегося с мыслью (не будем говорить «мечтой») о работе в правительстве.

Три года спустя Набоков в Думе настоял на официальном расследовании участия армии и полиции в погромах в Белостоке и Вологде (о последнем известно очень мало, но он имел место – 1 мая 1906 года), в дальнейшем эти подозрения были подтверждены. Отдельно Набоков отчихвостил некоего ротмистра Пышкина, который отметился особо неблаговидным поведением при вологодских событиях (эта же фамилия – Пышкин – возникает в «Даре», когда Набоков-младший описывает некоего «отвратительно-маленького, почти портативного присяжного поверенного»).