Петр Яшек - Заключённый с боевиками ИГИЛ

Потом кто-то сообщил нам, что на Ютюбе можно посмотреть видео мирной демонстрации перед суданским посольством в столице Испании, Мадриде. Несмотря на то, что из-за нашего ненадёжного интернет-соединения видео воспроизводилось с длинными перерывами, я был крайне взволнован и невероятно воодушевлён тем, что видел плакаты и слышал, как люди выкрикивают моё имя. В двадцатиминутном видео камера скользила по толпе, переходя от плаката к плакату, от баннера к баннеру, каждый из которых требовал свободы для Петра Яшека.

Через неделю после первого слушания по нашему делу мы отправились во вторую поездку в Хартумский центр, чтобы присутствовать на втором слушании. Как и неделю назад, мы ожидали в маленькой грязной камере два с половиной часа до 13:00. В камере с нами находилась дюжина детей, которые выросли в нищете и стали ворами. Когда семьи пасторов принесли нам еду, мы делились ею с ними. Самому младшему ребёнку было всего девять лет.

Когда началось слушание, я увидел, что следователь — человек, который проводил расследование наших «преступлений» и который теперь возглавлял обвинение, — установил в зале суда проектор. С его помощью он начал демонстрировать фотографии, обнаруженные НСРБ на моём жёстком диске: фотографии разрушенных христианских церквей на севере страны, а также сделанные в зоне военных действий в Нубийских горах.

Когда я наблюдал за тем, как на экране проектора мелькают фотографии, моё внимание привлекла незначительная деталь в углу: на фотографиях была нанесена цифровая отметка даты: 2011 год. Я выпрямился на скамье и вздохнул. По моим венам разлился адреналин. Вот, наконец, доказательство того, что я невиновен в обвинении, выдвинутом против меня! Я наклонился к своему адвокату и прошептал: «Это не мои фотографии. В 2011 году меня в Судане не было!» Прокурор возразил против моего разговора с адвокатом на английском, и судья согласился. Между адвокатами и судьёй начались громкие споры.

Однако спустя мгновение в здании отключилось электричество, и проектор следователя погас. Большинство присутствующих в зале суда разразилось смехом; прекращение подачи электроэнергии было ежедневной реальностью для суданского народа, и только самые богатые могли позволить себе иметь генератор. Из-за перебоя с электричеством в здании суд был отложен до 1 сентября. Мы находились в зале суда всего двадцать минут, но я видел, что служба безопасности Судана пыталась ухватиться за любую возможность отложить слушание по нашему делу. Однако теперь это беспокоило меня уже не так сильно, поскольку передо мной стояло новое задание: найти доказательства того, что в 2011 году я не был в Судане.

Вернувшись в «Аль-Худу», я сразу же связался с Вавой и попросил её отсканировать и отправить по электронной почте моему адвокату любые документы, которые могли бы послужить доказательством того, что в день, когда моим коллегой были сделаны фотографии в Нубийских горах, которые демонстрировались в зале суда, я был в Праге. Это было необходимо, чтобы доказать мою невиновность! Меня охватило предвкушение скорого оправдания и освобождения.

Утром 1 сентября мы снова покинули камеры, чтобы отправиться в длительное путешествие в Хартум. Пересекая территорию тюрьмы, я стал свидетелем ужасающего зрелища. «Посмотрите направо», — прошептал я, подталкивая Хасана и Куву. Во дворе мы увидели заключённого, погруженного в открытую канализацию, заполненную человеческими фекалиями. Я испытывал глубокое сочувствие к нему и просил для него Божьей защиты, наблюдая, как охранники погружают его тело в экскременты, пока они не достигли его шеи.

От других заключённых мы знали, что причиной такого наказания был какой-либо серьёзный проступок — вероятно, нанесение удара охраннику — и этого человека будут держать в канализации не менее получаса. Это — худшее наказание, к которому могли прибегнуть надзиратели. За незначительные нарушения заключённых заставляли кататься в грязи, зная, что при таком ограниченном доступе к проточной воде они не смогут полностью смыть её. За более серьёзные проступки ноги заключённых заковывали на одну-две, а иногда даже на три недели, и тяжёлый металл вонзался в лодыжки. Снятие цепей было ещё более мучительным, чем пребывание в них, поскольку железное зубило, используемое для разрыва цепей, часто калечило ноги заключённых.

Однако самым серьёзным наказанием было то, свидетелями чего мы только что стали, и, к сожалению, в «Аль-Худе» оно не было редкостью. Каждый раз, когда воздух наполнял токсичный смрад, похожий на запах со свинофермы, мы знали, что крышка тюремной канализационной системы открыта, и резервуар готов для наказания очередного заключённого. В течение тридцати минут заключённого держали в канализации, а человеческие фекалии покрывали его плечи и достигали шеи. Когда унижение заканчивалось, человек имел очень ограниченную возможность вымыть тело. Неудивительно, что в «Аль-Худе» распространялась холера. Стремясь сдержать инфекционное заболевание, тюремные врачи раздавали здоровым заключённым по три таблетки доксициклина, ошибочно полагая, что они могут использовать антибиотики в качестве профилактики. Каждый день я молился, чтобы Бог защитил меня. По тюрьме также стал распространяться туберкулёз, и время от времени надзиратели обходили камеры, чтобы убрать из нашей среды мёртвые тела.

Ко времени начала третьего судебного заседания от исполнения своих обязанностей был отстранён переводчик. Меня это не особенно беспокоило, хотя теперь я остался без официального перевода во время судебного разбирательства.

Сессии напомнили судебные процессы 1950-х годов в Чехословакии, когда коммунисты произвольно приговаривали подсудимых, которых они считали идеологически угрожающими элементами, к пожизненному заключению. Вместо того чтобы волноваться о выпавшем на мою долю испытании, я решил восхвалять Господа и молиться. Кроме этого, суд должен был закончиться в течение нескольких коротких недель.

Закончилось третье судебное слушание, очередное утомительное и разочаровывающее заседание, когда обвинение предоставило доказательства моей встречи с новообращённым христианином мусульманского происхождения, серьёзно пострадавшим в результате нападения, и в ходе которого мой адвокат настоял на привлечении экспертов для проверки подлинности материалов, представленных прокуратурой. Вернувшись в «Аль-Худу», я написал письмо своей семье.

«На взгляд европейца судебное разбирательство выглядит очень хаотичным. Судья, адвокаты и прокуроры кричат друг на друга. В заседаниях принимают участие сотрудники тайной полиции, которые направляют дело в нужное им русло. Судья также известен как сотрудник тайной полиции, поэтому заранее можно предположить, что приговор, скорее всего, будет таким, как этого хочет обвинение.