Петр Яшек - Заключённый с боевиками ИГИЛ

— Когда мы молимся, — сказал мне по-английски один из сокамерников, — ты должен проснуться и стоять здесь. — Он указал на дальний угол комнаты. — Ты не можешь находиться у нас перед глазами.

Из угла комнаты я наблюдал, как каждый мужчина кланяется наполовину наполненному водой сосуду. Каждый раз они наклонялись к полу и ударяли что-то, что именно — я не видел. Они повторяли это движение более десятка раз в то время, как комнату заполняло скандирование ими молитвы.

Закончив, мужчины вернулись на свои матрасы, поскольку пространство в комнате было крайне ограниченно. Те, кто говорили по-английски, начали задавать мне вопросы.

— Из какой ты страны и почему здесь?

— Из Чехии, — ответил я. — Я собирался уже покинуть Судан после четырёхдневного визита, когда был задержан в аэропорту суданской службой безопасности, которая также конфисковала мой ноутбук, камеру и телефон.

— Чем ты занимаешься?

Поскольку было очевидно, что я белый европеец, я знал, что они, вероятно, подозревали, что я — христианин, однако я решил не рассказывать о том, что на самом деле делал в Судане — что я приехал в эту страну, чтобы встретиться с суданскими пасторами. Вместо этого я рассказал им о своей частной консалтинговой компании, работающей в сфере здравоохранения, и объяснил, что приехал в Судан в качестве туриста.

— Здесь нет газет, — сказал кто-то из заключённых.

Первое, что пришло мне в голову из недавних новостей, это теракт 13 ноября в Париже, произошедший менее месяца назад. «Из-за скоординированных терактов в нескольких местах по всему городу, — сообщил я, — погибло 129 человек». Я добавил, что ответственность за подрыв террористов-смертников и массовые расстрелы взяло на себя ИГИЛ.

Присутствующие внезапно замерли, а затем разразились неистовыми криками «Аллаху Акбар!». Я был поражён и не мог сдержать глубокий вздох. Мои глаза расширились. Мужчины вскочили с пола и начали хватать друг друга в ликующие объятия. Они торжествующе поднимали руки и танцевали по нашей переполненной камере, похлопывая друг друга по спине и улыбаясь. Я медленно отполз к ближайшей стене, мои руки внезапно стали липкими от пота. Его капли стекали по верхней губе и лбу. Я старался сделать над собой усилие и не дрожать.

В течение нескольких минут мои сокамерники праздновали успех террористической операции во Франции. Я видел такие мусульманские торжества по телевизору, но испытать такое на собственном опыте было шокирующе.

В те страшные моменты я осознал, что был заключён в камеру с исламскими экстремистами. В ближайшие дни я узнаю ещё больше — что мои сокамерники являются членами ИГИЛ.

Один из моих сокамерников учился на фармацевта. Он прекрасно говорил по-английски и объяснил мне, что его арестовали в Турции, когда он пытался перебраться в Сирию, где планировал предложить свои медицинские знания к услугам Халифата. Очень скоро я обнаружил, что он — не единственный из моих сокамерников с такой приверженностью. Для обозначения «Исламского государства» они использовали арабскую аббревиатуру ДАИШ.

Невзирая на то, что правительство Судана является исламистским правительством суннитов, даже оно не желало видеть рост влияния ИГИЛ (также мусульман-суннитов) в пределах своих территорий. Правительство Башира опасалось, что, если позволить группировке беспрепятственно расти и укрепляться, со временем она может составить ему конкуренцию в борьбе за власть над народом Судана. Правительство также работало над улучшением дипломатических отношений с некоторыми из западных правительств, и ключевой составляющей этих усилий было желание, чтобы Судан рассматривали как «союзника» в «войне с терроризмом».

Пять раз в день мне приходилось стоять в углу камеры и наблюдать за тем, как мои сокамерники-мусульмане — все члены ИГИЛ или крайне рьяно сочувствующие — склоняли головы в молитве. На пол посреди камеры помещали наполовину заполненную водой бутылку, которая указывала направление к Мекке, чтобы они могли правильно «нацеливать» свои молитвы.

Первыми каждое утро вставали экстремисты и стягивали одеяла с более номинальных мусульман, пробуждая их оглушительными криками «Салах,! Салах!». Во время молитвы они стояли позади других, чтобы исправлять их положение и показывать, куда направлять ноги и как правильно кланяться. Когда я наблюдал за их наставлениями о том, как правильно интерпретировать Коран, для меня стало очевидным, что мои преданные исламу сокамерники заняты радикализацией и вербовкой для своего дела других. Я колебался между чувством жалости к их душам и беспокойством из-за ненависти, которую они воспитывали в нашей крошечной запертой камере. В камере было три или четыре копии Корана, поэтому я снова и снова просил предоставить мне Библию.

Обычно надзиратели просто смеялись надо мной.

Ислам запрещает произведения искусства с изображением лиц людей или животных, поэтому мои сокамерники замазывали розовой зубной пастой рисунки, оставленные предыдущими заключёнными на стенах нашей камеры.

Нам никогда не давали достаточно еды, чтобы утолить голод. Мы ели вместе, хватая еду из одной миски голыми руками. Поскольку многие суданцы не пользуются туалетной бумагой, а мои сокамерники редко мыли руки с мылом после посещения туалета — частично из-за того, что воду подавали только раз или два в день, я почти полностью потерял аппетит. Я старался не обидеть их и выбирал себе кое-что из еды, но каждый день чувствовал, что становлюсь все худее и слабее. Чтобы предотвратить заражение, я вымылся в двух литрах воды с красным карболовым мылом, которое выдавали в тюрьме, и мыл руки так часто, как только мог. Запах этого мыла напоминал дезинфицирующее средство, используемое в больницах нашей страны в 1960-х годах.

Фармацевт был не единственным из моих сокамерников верным ИГИЛ; несколько из них ездили в Сирию, чтобы сражаться в рядах радикальных джихадистов. Другие же хотели поехать, но пока им это не удалось. Они были заключены здесь, в тюрьме Национальной разведывательной службы Судана, за радикализм и совершение множества других преступлений: неофициальный обмен денег, незаконную торговлю оружием, золотом и продажу бензина на чёрном рынке.

В солнечные дни я чувствовал себя обнадёженным и утешенным лучами света, просачивающимися сквозь замазанное стеклянное окно под потолком одной из стен. Несмотря на то, что из камеры я не мог видеть двор, из окна открывался прекрасный вид наружу. В ясные дни утром я мог видеть солнце около пятнадцати минут, и это ободряло мой дух. Однако, когда солнце меняло своё положение, камеру снова окутывала тень. Мне всё время было холодно.