Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 1

Но имя есть, я повторяю, как пароль.

Не верь, что детективы нелюдимы.

Она играет голубую роль,

Мне голубая роль необходима.

Припев

Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,

Приходит ли знакомая блондинка.

Я чувствую, что на меня глядит соглядатай,

Но только не простой, а невидимка.

Иногда срываюсь с места, будто тронутый я,

До сих пор моя невеста нетронутая.

Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведём,

Ну, а что другое если, мы стесняемся при нём.

Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.

Однажды выпиваю, да и кто теперь не пьёт.

Нейдёт она, как рюмка — так в отрыжку.

Я чувствую — сидит, подлец, и выпитому счёт

Ведёт в свою невидимую книжку.

Побледнев, срываюсь с места, как напудренный я;

До сих пор моя невеста целомудренная.

Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведём.

Ну, а что другое если, мы стесняемся при нём.

Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.

Я дёргаюсь, я нервничаю, на хитрости пошёл.

Вот лягу спать и подымаю храп. Ну,

Коньяк открытый ставлю и закусочки на стол.

Вот сядет он — тут я его и хапну.

Иногда срываюсь с места, будто тронутый я,

До сих пор моя невеста мной не тронутая.

Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведём,

Ну, а что другое если, мы стесняемся при нём.

К тому ж он мне вредит, да вот, не дале как вчера —

Поймаю, так убью его на месте —

Сижу, а мой партнёр подряд играет мизера,

А у меня гора три тыщи двести.

Побледнев, срываюсь с места, как напудренный я;

До сих пор моя невеста целомудренная.

Про погоду мы с невестой ночью диспуты ведём,

Ну, а что другое если, мы стесняемся при нём.

А вот он мне недавно на работу написал

Чудовищно тупую анонимку,

Начальник прочитал, мне показал, а я узнал

По почерку родную невидимку.

Оказалась невидимкой — нет, не тронутый я —

Эта самая блондинка, мной не тронутая.

Эта самая блондинка… У меня весь лоб горит.

Я спросил: «Зачем ты, Нинка?» «Чтоб женился», — говорит.

Обидно мне, досадно мне, ну, ладно.

На реке, на озере работал на бульдозере,

Весь в комбинизоне и в пыли,

Вкалывал я до зари, считал, что черви козыри,

Из грунта выколачивал рубли.

И не судьба меня манила,

И не золотая жила,

А упорная моя кость,

И природная моя злость.

Мне ты не подставь щеки,

Не ангелы мы — сплавщики.

Не известны заповеди нам.

Будь ты мне хоть Бог, Аллах

Зато я знаю толк в стволах

Весело хожу по штабелям.

А люди всё роптали и роптали,

А люди справедливости хотят:

«Мы в очереди первые стояли,

А те, что сзади нас, уже едят».

Им объяснили, чтобы не ругаться:

Мы просим вас: «Уйдите, дорогие!

Те, кто едят, — ведь это иностранцы,

А вы, прощенья просим, кто такие?»

А люди всё роптали и роптали,

А люди справедливости хотят:

«Мы в очереди первые стояли,

А те, кто сзади нас, уже едят».

Но снова объяснил администратор:

«Я вас прошу — уйдите, дорогие!

Те, кто едят, — ведь это делегаты,

А вы, прошу прощенья, кто такие?»

А люди всё роптали и роптали,

А люди справедливости хотят:

«Ну как же так, мы в очереди первые стояли,

А те, кто сзади нас, уже едят».

Там, у соседа, пир горой,

И гость, лощёный, налитой,

И уж хозяйка — хвост трубой —

Идёт к подвалам.

В замки врезаются ключи,

И вынимаются харчи.

И с тягой ладится в печи,

И с поддувалом.

А у меня — сплошные передряги.

То в огороде недород, то скот падёт,

То печь чадит от нехорошей тяги,

А то щеку на сторону ведёт.

Там, у соседа мясо в щах —

На всю деревню хруст в хрящах,

И дочь-невеста вся в прыщах —

Дозрела, значит.

Смотрины, стало быть, у них.

На сто рублей гостей одних,

И даже тощенький жених

Поёт и скачет.

А у меня цепные псы взбесились,

Средь ночи с лая перешли на вой,

Да на ногах мозоли прохудились

От топотни по комнате пустой.

Ох, у соседа быстро пьют!

А что не пить, когда дают.

А что не петь, когда уют

И не накладно.

А тут вот баба на сносях,

Гусей некормленых косяк.

Да дело даже не в гусях —

А всё неладно.

Тут у меня постены появились.

Я их гоню и так, и сяк — они опять.

На неудобном месте чирей вылез —

Пора пахать, а тут ни сесть, ни встать.

Сосед мальчоночку прислал,

Он от щедрот меня позвал.

Ну, я, понятно, отказал,

А он сначала —

Должно, литровую огрел.

Ну, и, конечно, подобрел.

И я пошёл. Попил, поел…

Не полегчало.

И посредине этого разгула

Я прошептал на ухо жениху —

И жениха как будто ветром сдуло.

Невеста вся рыдает наверху.

Сосед орёт, что он народ,

Что Основной закон блюдёт —

Мол, кто не ест, тот и не пьёт,

И выпил, кстати.

Все гости повскакали с мест,

Но тут малец с поправкой влез:

«Кто не работает — не ест,

Ты спутал, батя».

А я сидел с засаленною трёшкой,

Чтоб завтра гнать похмелие моё.

В обнимочку с обшарпанной гармошкой —

Меня и пригласили за неё.

Сосед вторую литру съел,

И осовел, и опсовел.

Он захотел, чтоб я попел —

Зря, что ль, поили!

Меня схватили за бока

Два здоровенных мужика:

— Играй, подлюга, пой, пока

Не удавили!

Уже дошло веселие до точки,

Уже невесту тискали тайком,

И я запел про светлые денёчки,

Когда служил на почте ямщиком.

Потом у них была уха

И заливные потроха,

Потом поймали жениха

И долго били.

Потом пошли плясать в избе,

Потом дрались не по злобе

И всё хорошее в себе

Доистребили.

А я стонал в углу болотной выпью,

Набычась, а потом и подбочась.

И думал я — ас кем я завтра выпью

Из тех, с которыми я пью сейчас.

…Наутро там всегда покой.

И хлебный мякиш за щекой.

И без похмелья перепой.

Еды навалом.

Никто не лается всердцах,

Собачка мается в сенцах,

И печка в синих изразцах

И с поддувалом.

А у меня и в ясную погоду

Хмарь на душе, которая горит.

Хлебаю я колодезную воду.

Чиню гармошку. А жена корит.

Удар! Удар!! Ещё удар!

Опять удар! И вот

Борис Буткеев (Краснодар)

Проводит аперкот.

Вот он прижал меня в углу,

Вот я едва ушёл,

Вот аперкот — я на полу,

И мне нехорошо.

И думал Буткеев, мне челюсть круша:

И жить хорошо, и жизнь хороша.

При счёте «семь» я всё лежу,

Рыдают землячки.

Встаю, ныряю, ухожу,—

И мне идут очки.

Неправда, будто бы к концу

Я силы берегу —

Бить человека по лицу

Я с детства не могу.

Но думал Буткеев, мне рёбра круша:

И жить хорошо, и жизнь хороша.