Николай Козлов - Хранить вечно

Однако скоро Эдуард убедился, что в Дальневосточном пароходстве идею январского ледового рейса через Охотское море считают по меньшей мере сумасбродством.

И трудно было возражать капитанам, обожженным солнцем и ветрами северных широт, не раз дрейфовавшим и зимовавшим во льдах. Нельзя не считаться и с лоцией Охотского моря, которую цитировали морские начальники: автор ее, Давыдов, еще до войны дотошно изучил ледовый и гидрологический режим охотских вод.

— Напрасно надеяться, что глубоководная часть моря вдали от берегов зимой свободна ото льда. В двадцать девятом пароход «Томск» льды остановили в конце апреля. Сплошные льды встретились сразу за проливом Лаперуза…

— В лоции Давыдова сказано: «Лед и туманы — наиболее характерные черты Охотского моря».

— Сжатие льдов бывает такое, что шпангоуты рвутся, как струны…

— В японской лоции восточного берега Сибири отмечено, что в двадцать первом военное судно «Микса» встретило полуметровый лед даже в открытых водах Японского моря…

— С тяжелым льдом не шутят. Надо говорить ясно и открыто: рейс в такое время — верная гибель корабля…

— Если даже удастся зимовка и судно будет дрейфовать во льдах, это бессмысленно и преступно. Ломает винты, и люди становятся пленниками льдов…

— Чем кончаются дрейфы — хорошо известно. В июле этого года шхуна «Чукотка», шедшая из Владивостока в Чаунскую губу, погибла у мыса Северного…

— От шхуны нашлись хоть обломки. После того как погиб со всем экипажем лейтенант де Лонг, оставленную им шхуну «Жанетта» так и не нашли. И не найдут никогда…

— Не только «Жанетта»… А «Карлук»? А «Святая Анна»? А десятки китобойных шхун, раздавленных льдами у острова Врангеля?

— Мы говорим сейчас не об этих морях, а об Охотском, — потрясал лоцией начальник порта. — И товарищу Берзину надо прочитать, что написано в лоции: «Началом образования ледяного покрова в Охотском море следует считать первую половину ноября. Весь ноябрь, декабрь, январь, февраль, а для северного побережья и в марте идет нарастание льда». Можно себе представить, сколько баллов набрали льды в январе…

— Здесь есть полярники, а у них — поговорка: «Когда идешь в Арктику, возьми с собой осторожность, а страх оставь дома», — заговорил Иван Михайлович Успенский, высокий, широкоплечий капитан лет сорока с небольшим.

Его открытое лицо отличалось чертами, какие часто встречаются у поморов. Только те обычно светловолосы, а у капитана были темные волосы и чуть седоватые моржовые усы.

— Что же вы молчите теперь, товарищи полярники, будто воды в рот набрали? Берзин рвется на Колыму помочь людям, и мы должны помочь ему, а не пользоваться тем, что он не моряк, и не нагнетать тут всякие ужасы. Я знаю и не такие примеры, всякое бывает во льдах, но приведу другие. В одиннадцатом году к устью Колымы пробилась через льды американская шхуна «Китти Вейк», а вслед за ней пароход Добровольного флота «Колыма». При Советской власти «Колыма» и «Лейтенант Шмидт» совершили этим путем уже девятый зимовочный рейс. А капитан Бочек в этом году прошел на речном пароходе «Ленин» из устья Лены на Колыму. Может, скажете, что в августе — сентябре в Ледовитом океане не было льдов?

— Давайте говорить об Охотском море в январе.

— Что ж, скажем и об Охотском. Я ведь и сам, кстати, родом из Гижиги. Немало в тех местах пришлось походить. Лоцию Давыдова пора корректировать: выпустили-то ее еще в пятнадцатом и с тех пор ничего не добавили.

— Вы лучше скажите, хоть одно судно в середине зимы пересекло Охотское море? Даже с ледоколом?

— Это берусь сделать я на «Сахалине». Кто-нибудь должен прокладывать первый след.

Слова Успенского произвели впечатление, но не поколебали тех, с кем он спорил. А он не сдавался и со спокойной уверенностью отражал все доводы и наскоки.

— Были затерты льдами в ноябре «Свирьстрой» и «Дашинг»? Что ж, им помог ледорез «Литке» и провел их в Нагаево.

Застрянет «Сахалин» — «Литке» выйдет навстречу из Нагаева. «Сахалин» сам приспособлен к плаванию во льдах — полуледокольного типа… Северняк!

Успенского обвиняли в легкомыслии и авантюризме, а он стоял на своем. Берзин с удовольствием разглядывал мужественное и добродушное лицо, одобрительно кивал и поддакивал про себя:

«Так, так, капитан. Так держать! «Следуй своей дорогой, — писал Данте. — И пусть люди говорят что угодно». С тобой можно идти хоть в дантов ад. Крепкий мужик!»

Больше трех часов кипели страсти, а решение вынесли половинчатое: «Сахалин» выйдет в рейс, если будет на то правительственное указание.

Совторгфлот не может взять на себя ответственность за судно и людей или возложить ее на капитана Успенского. Берзина такое решение не огорчило. Сейчас он телеграфирует в Совнарком, и там, конечно, разрешат. Он разъяснит обстановку на Колыме, и этим будет сказано все.

Берзин вышел на свежий воздух вместе с Успенским, и тот повел его к причалам.

Новый грузопассажирский пароход даже внешним видом выгодно отличался от стоявших рядом собратьев — «Колымы» и «Товарища Красина». Те были обшарпаны, с помятыми ржавыми бортами, а у «Сахалина» еще нигде не облупилась краска, хотя он уже прошел от Ленинграда, где его спустили со стапелей верфи, через семь морей и три океана.

— Красавец! — восторгался Берзин, разглядывая высокий темный блестящий борт парохода. — Какая скорость хода?

— Двенадцать миль, или больше двадцати двух километров в час, — ответил Успенский.

— Значит, в сутки — пятьсот тридцать, а две тысячи шестьсот километров до Нагаева он может пройти за пять суток?

— Может, если по чистой воде и в хорошую погоду. А сейчас — не меньше двух недель.

— Дойдем, старик! — Эдуард Петрович перешел на обычный тон разговора с друзьями.

— Дойдем! Или я не капитан Успенский…

Берзин уходил из порта в бодром расположении духа. Даже пришвартованные у пристаней «Ильфорд Лондон», «Кахи-Мару» и другие иностранцы, названия которых нельзя было разобрать — стояли они далеко на рейде, — больше не раздражали.

Пусть себе стоят. Пускай смотрят, как «Сахалин» уйдет в небывалый рейс…

Через несколько часов началась подготовка к погрузке машин и продовольствия. Каждый участник экспедиции получил задание. Снова суетился Эпштейн. Во все дела вникал парторг экспедиции Порфирий Григорьев. В общую упряжку включились его однокашники.

С полным знанием дела командовал Эрнест Лапин. Вербовкой новых кадров во Владивостоке занялся Калнынь.

Саша Кац носился по базам и «снабам», размахивая перед носами владивостокских снабженцев сверхсрочными требованиями и нарядами.

Ян Пуллериц с такой же настойчивостью атаковал аптечные склады.