Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Взбудоражена страшно. Что предпринять?

На следующее утро пришло решение. И почему только я никогда раньше не думала о том, что могу в подобной ситуации дать телеграмму! Ведь так просто! Конечно же, надо послать телеграмму! Надо возразить не только против того, что уже прочитано, но и против того, что будет читаться в 3-й и 4-й передачах. Надо потребовать прекращения чтения «Чада»!

Телеграмма составлена. Напечатать на машинке ее не могу: не знаю точного перевода русских букв на принятые латинские международные буквы. А в каком виде подаются телеграммы за границу, знаю, потому что именно я посылала от имени Солженицына благодарственные слова в Нобелевский комитет в октябре 1970-го года.

Приехала на Центральный телеграф. Показала в окошечко приема международных телеграмм свой текст, занимающий целую страницу:

— Скажите, пожалуйста, в 100 рублей я уложусь?

— Считайте сами, 30 копеек — слово. Такая большая телеграмма! Лучше бы напечатали!

Ехать домой печатать — потеря времени, а надо действовать быстро, чтобы ясно было, что телеграмму посылаю я сама, а не выступаю марионеткой, как часто воспринимал (или делал вид, что воспринимает) мои действия Александр Исаевич.

Списала перевод букв и, устроившись за одним из столов в зале Центрального телеграфа, отчетливо переписала русский текст латинскими буквами. Сдала.

У меня был заготовлен текст еще одной телеграммы — непосредственно автору «Сквозь чад», т. е. Солженицыну. Сдала обе. Не смутило, что пришлось заплатить в общей сложности 80 рублей. Вот эти телеграммы:

«Выражаю свой резкий протест связи переданным вами воскресенье обвинением меня Солженицыным в каких-то подделках. Заявляю: никогда никакими подделками не занималась и заниматься не собираюсь. Настаиваю на передаче по радио этого моего протеста.

Дальнейшем тексте книги „Сквозь чад“ Солженицын, говоря обо мне и моей книге, вышедшей во многих странах, грубо искажает истину, передергивает факты. Я, в частности, никогда не настаивала на офицерском аттестате, да еще в ущерб его матери. Обрывок приводимой им цитаты из моего письма относится ко времени, когда мы оба ничего не знали о его матери, более полугода находившейся в оккупации, не знали даже, жива ли она.

Солженицын использует книгу для очередной клеветы в мой адрес, пороченья моего имени и моей книги, написанной по письмам, дневникам и другим документам. Солженицын мстит мне за свою вину передо мной, за то, что я пишу о нем чистую правду, хотя ранее благословил меня на писание мемуаров. Своим оружием против меня он избрал ложь!

В связи с вышеизложенным я настаиваю на прекращении чтения вашей радиостанцией книги Солженицына „Сквозь чад“. В противном случае вы явитесь соучастниками клеветнической кампании против женщины, отдавшей Солженицыну четверть века своей жизни и оставленной им на пороге старости при сложнейших и трагических обстоятельствах.

Жду незамедлительного ответа. Наталья Решетовская 10 ».

«Связи с воскресной передачей Немецкой волны прошу срочно сообщить что это за подделки, в которых я якобы участвую. Никакими

подделками никогда не занималась. Говорила и говорю только правду. Ты же непрерывно клевещешь на меня, самый жестокий безжалостный человек на земле. Зачем спасал мне жизнь? Чтобы самому убивать меня ложью? Очнись! Подумай о душе! =Наташа'».

Отправив телеграммы, почувствовала непреодолимое желание поделиться с кем-то близким, кто в состоянии меня понять. Поехала к Кобозевым. Эсфирь Ефимовна, которая не все мои поступки одобряла, часто повторяла, что одинаково любит нас обоих (меня и Александра Исаевича), на это раз одобрила меня.

— Заслужил ! — сказала она веско.

…Надеялась ли я на то, что шаг, мною предпринятый, возымеет какое-нибудь действие на сотрудников «Немецкой волны»? Приведет к какому-нибудь результату? Надежды если и были, то ничтожные. Наиболее вероятным мне представлялось, что мою телеграмму просто не заметят. В лучшем случае — отзовутся о ней с иронией.

И все же я с нетерпением ждала следующее воскресенье.

Оно пришлось на 4 ноября. Магнитофон наготове. 18.20. Как и было обещано, продолжили чтение отрывков из «Сквозь чад». Как ни в чем не бывало!

Как я и ожидала, в этой третьей по счету передаче говорилось об офицерском аттестате, который «доставил военкоматское покровительство не больной матери, а жене, находящейся в эвакуации».

Итак, мою телеграмму не заметили.

И вдруг, закончив чтение, диктор сообщил, что после начала их чтений «Сквозь чад» они получили телетайп (???) от бывшей жены Солженицына, и хотя в нем не содержится конкретных замечаний, они решили зачитать телеграмму.

Мужской голос сменился низким женским. Мой текст читался выразительно, с полной серьезностью, без всяких признаков иронии.

Дальше снова заговорил мужчина. Они не могут прекратить чтение «Сквозь чад», они за свободную дискуссию, но они готовы предоставить слово и Решетовской, если она захочет прислать им достоверный материал…

Невозможно пережить такое одной. Решила пойти к Сорокиным — подруге студенческих лет Зинаиде Ивановне и ее зятю Игорю Викторовичу. Шла к ним пешком. Было морозно, светила полная луна. Шла и дышала распрямленной грудью.

На следующее утро «Немецкая волна» снова зачитала мою телеграмму. Узнала от Веры Ивановны, которая позвонила мне. Еще звонок от Евгении Ивановны Паниной: ее сын Сережа слушал передачу, сказал ей по телефону: «Наталью Алексеевну нужно поддержать!» Захотелось с Евгенией Ивановной повидаться, и я пригласила ее к себе. Сразу же дала ей прослушать магнитофонную запись.

— Что Вы скажете? — спросила ее, ожидая одобрения и понимания.

— Наташа, ну что я могу сказать? Я бы с ним не связывалась, — огорчила она меня.

— И оставались бы оплеванной?

— Я бы оставила воспоминания…

— А при жизни оставались бы оплеванной? — настаивала я.

На магнитной ленте вместо мирной беседы — перепалка. Две русских женщины со сходными судьбами — и два совершенно разных характера. Но… худой мир лучше доброй ссоры. Мы заговорили спокойнее. Евгения Ивановна сформулировала то, что произошло с нами, с нашими мужьями, в несколько романтической форме. Я записала ее слова на магнитофон:

«Мы шли трудной заснеженной дорогой. В лицо и в спину дул нам холодный ветер. Мы расчистили им дорогу для того, чтобы они могли спокойно сесть в свои лимузины и поехать по ровной гладкой дороге».

На адрес «Немецкой волны» посылаю еще одну телеграмму 1 . На этот раз с благодарностью и с обещанием выслать в ближайшем будущем им материалы. Телеграфистка спросила, знаю ли я, что это дорогое удовольствие.

— Честь дороже! — ответила я ей.