Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Если поверить Яковлеву, что Солженицына, как писателя, открыли НТС — ЦРУ, то «эту мысль пришлось бы развить и дальше и обвинить в связях с ЦРУ Твардовского, который вывел писателя Солженицына в большую литературу, да и самого Н. С. Хрущева, давшего на то разрешение!»

Яковлев утверждает, что духовной пищей Солженицына-писате-ля явились произведения Бердяева. Но со сборником «Вехи», со статьями Бердяева Солженицын познакомился только весной 68-го года, когда многие произведения были им уже написаны.

«Та духовная пища, которая породила произведения Солженицына, — писала я, — была получена им в советских тюрьмах и лагерях, где, кстати, побывал Ваш отец, да и Вы сами, а потому — зачем же валить на Бердяева?»

Я высказывала свое возмущение Яковлеву, в частности, по поводу того, что он приписал Солженицыну критику Верховного Главнокомандования во время войны.

В доказательство военного патриотизма Солженицына я приводила цитаты из его фронтовых писем, адресованных мне.

Я указала, что реабилитационное свидетельство Солженицына в значительной степени опирается на его боевую характеристику, выданную ему 28 апреля 1946 года, и приводила эту характеристику полностью. В общем, письмо было написано весьма убедительно, как оценили его многие мои друзья 2 .

Что я не застала Яковлева дома, я была даже довольна. Пусть прочтет, подумает, а тогда уж и поговорим!

Дней через 10 я ему позвонила, и мы условились о встрече у него дома. 19 марта я приехала к нему. Встретил меня человек с очень русским лицом, моложе меня лет на десять. Подал мне руку. Принял от меня пальто и пригласил в кабинет, извинившись за царивший в нем хаос: повсюду были разбросаны книги и журналы.

Когда мы с ним сели по разные стороны большого стола, Яковлев предложил выпить сначала кофе.

— Вы волнуетесь, я волнуюсь. Выпейте. Не бойтесь, он не отравленный.

— Я не боюсь и отравленного. Прошла через это.

Та же игра повторилась с лежавшем на столе ножом.

Наша беседа с Яковлевым продолжалась в общей сложности три часа. Начал разговор сам хозяин дома. Начал издалека, рассказал, как в 1974 году его попросили написать статью об «Августе 14-го», якобы для заграницы, а в конечном счете статья была опубликована в «Литературной газете». Так он оказался втянутым в тему «Солженицын».

Я старалась приблизить Яковлева к сегодняшнему дню. И прямо спросила его, поручили ли ему написать о Солженицыне то, что он написал о нем в книге «ЦРУ против СССР».

— Никто. Это я сам, — ответил Яковлев. — Я и в самом деле убежден, что НТСовцы давно его нашли, еще в лагере стали его обрабатывать. Он слушал их, развесив уши.

— Но я знаю всех его лагерных друзей. Кто из них был НТСовцем? Назовите?!

Последовал уклончивый ответ.

Я спросила Яковлева, читал ли он мою книгу. Ведь она противоречит его утверждениям.

Здесь он впервые признал себя виновным: да, конечно, должен был со мной связаться. Что он этого не сделал — в этом его ошибка. Он постарается как-то загладить свою вину.

Я предложила Яковлеву приехать ко мне, чтобы познакомиться с фронтовыми письмами моего мужа, убедиться в его патриотизме тех лет. Он согласился. И снова заговорил о своей вине передо мной. Бросил в оправдание фразу: «Надо жить!»

Да, надо жить. Но как ? Он — доктор наук, жена — тоже доктор наук. Один сын, но… машина, дача…

Яковлев приехал ко мне через неделю. Преподнес мне букетик тюльпанов. Чувствовал себя неловко. Все время за все извинялся. Говорил, что ему передо мной очень неудобно, что я разбудила его совесть. Попросил меня «ругнуть его где-нибудь». Ему «тогда полегчает». Взял у меня на неделю перепечатанные мною Санины фронтовые письма, да и еще кое-что.

Через 10 дней он все это вернул мне, сопроводив все на этот раз букетом нарциссов. Сказал, что ему хочется как-то покаяться перед Солженицыным. Как раз представляется удобный случай: в журнале «Форин Файерс» в США опубликована большая статья Солженицына «Ложное представление о России — угроза Америке» (февраль 1980). Он предложил написать нам с ним совместную статью в ответ. Ответить надо, потому что Яковлев боится, «как бы наш герой не направил на нас нейтронную бомбу».

Жаль, что я сразу не отказалась. Но тут было и любопытство узнать содержание статьи в «Форин Файерс».

Вскоре Яковлев позвонил мне, что статью получил, прочел и готов ко мне приехать. Ответ он уже набросал.

У меня дома он наговорил на магнитофон всю статью, на ходу переводя ее с английского на русский. Из-за его плохой дикции я не все разбирала и сразу, и во время прослушивания магнитофонной записи.

Яковлев познакомил меня с проектом нашей с ним статьи. У него были даже оставлены места, куда я должна была вставить свой текст.

— Нет, — сказала я, — Вы собираетесь каяться перед ним. А получается, что Вы там ругали его за одно, а тут ругаете за другое. Вот и все.

На этом наше малоприятное для меня знакомство прервалось, но моя борьба с книгой Яковлева, как покажет будущее, на этом не закончилась.

После того, как людьми для меня авторитетными письмо мое Яковлеву было высоко оценено, я решила переделать его в статью «К изданию книги Яковлева „ЦРУ против СССР“» 1и статью эту направить не куда-нибудь, а в «Правду»!

10 апреля эта статья была отослана на имя главного редактора «Правды», сопровождаемая небольшим моим письмом:

«Уважаемый главный редактор!

Предлагаю Вашему вниманию мою заметку „К изданию книги К. Яковлева `ЦРУ против СССР`“, которую прошу Вас опубликовать в Вашей газете. Если Вы сочтете необходимым напечатать ее с сокращениями, то прошу окончательный текст согласовать со мной.

Если человек достоин осуждения в настоящем, то разве это дает право бездоказательно, огульно пятнать его прошлое?»

Поскольку накануне гадкая заметка все о той же книге Яковлева появилась также и в «Литературной газете», то я почувствовала непреодолимую потребность сделать так, чтобы литературная общественность узнала истинное положение дел. Я хочу, чтобы моя статья, посланная в «Правду», на напечатание которой у меня надежд никаких не было, стала известна нашим писателям. И я подумала о Борисе Андреевиче Можаеве — единственном и, по существу, настоящем друге Александра Исаевича из числа писателей. С ним у Солженицына были вполне доверительные отношения. Это было бы ясно также из «Теленка», если бы Александр Исаевич не зашифровал Можаева в тексте «Теленка».

Сказано — сделано. Узнаю адрес Можаева и еду к нему. Но он уже здесь не живет. Открывшая мне женщина спрашивает, кто я. Объясняю, что, живя в Рязани, дружила с Борисом Андреевичем и его женой Мильдой Эмильевной. Мне без труда дают их новый адрес.

Новый современный шикарный дом. Открывает Мильда Эмильевна.