Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

— Не узнаете меня? — И я напоминаю о себе.

Она зовет мужа, за это время преобразившегося из простого и мужиковатого в бородатого русского барина. От неожиданности он стал называть меня Наташей, как никогда раньше не называл. Из роскошного просторного вестибюля мы перешли в такую же роскошную, хорошо обставленную гостиную и погрузились в мягкие удобные кресла.

— Я не пришла жаловаться Вам на Александра Исаевича, — предупредила я его возможные подозрения. — Совсем наоборот, меня возмущает клевета в его адрес. Я хочу и надеюсь, что Вы мне поможете в том, чтобы литературная общественность узнала правду о нем. — Я сослалась на статью в последней «Литературке» — «Механизм диверсий» (от 9 апреля 1980 г., автор — Б. Богданов). Борис Андреевич попросил жену принести ему эту газету.

— Да полноте, — сказал он мне, — таких заметок никто из писателей не читает или не придает им никакого значения.

Я попыталась все же заинтересовать Можаева своим материалом. Сказала о статье в «Правду». Пыталась дать ее ему посмотреть. Но наткнулась на полное безразличие к тому, что меня так волновало.

— Вы что, думаете, что он умер навсегда для нашего читателя? — спросила я.

— Ну, знаете ли, был определенный этап…

Я ушла от Можаева просто убитая. Я знала Можаева, когда жизнь его была неустроена, когда новая семья его только начинала создаваться. А теперь — эта роскошь… этот огромный породистый пес… явно бьющее в глаза благополучие… И… такая незаинтересованность в живой правде. Ведь он даже не поинтересовался, что я там такое написала, чем я так взволнована…

…К кому же еще обратиться? Кто бы не оказался глух к животрепещущему? А что, если ко всем сразу? И спустя некоторое время я отправила копию статьи в «Правду», на этот раз главному редактору «Литературной газеты» А. Маковскому с письмом. Я пояснила, кто ему пишет: первая жена Солженицына и одновременно автор книги о нем «В споре со временем», напечатанной издательством АПН. А потому «…я не могу проходить мимо книг, фальсифицирующих биографию Солженицына и искажающих его прошлое, которое к тому же в течение десятков лет было также и моим прошлым. Я не могу проходить мимо статей, смакующих эту фальсификацию, а иногда идущих еще дальше».

Я сослалась на статью в «Комсомольской правде» и в «Литературной газете».

Из «Литературки» я ответа не получила. Хотя 5 мая мне пришел ответ от главного редактора «Правды» Афанасьева:

«Уважаемая товарищ Н. А. Решетовская!

„Правда“ не имеет никакого отношения к книге Н. Яковлева, да и Ваш бывший муж — не тот человек, о котором следует писать в нашей газете.

Письмо возвращаю.» (Следовала подпись. Дата — 28.04.80 г.)

…Как же так? Ведь в «Правде» на днях напечатана статья Русакова «Тропою „психологической войны“» (от 18 апреля 1980 г.)! А главный редактор не знает об этом? И я тут же пишу еще одно письмо главному редактору «Правды»:

«Уважаемый Виктор Григорьевич!

Получила с опозданием Ваш ответ от 28 апреля (№ 93105) и свою рукопись.

Ваши аргументы, почему моя заметка не принята Вашей газетой, были бы резонны, если бы не публикация в „Правде“ 18 апреля статьи Е. Русакова „Тропою психологической войны“.

Напечатав положительную рецензию на книгу Н. Яковлева „ЦРУ против СССР“, ваша газета тем самым солидаризировалась с этой книгой вообще и в том числе со вздорной версией, что ЦРУ создало из Солженицына „великого писателя“.

Каким бы ни был мой муж в прошлом и в настоящем и как бы ни находились его взгляды в противоречии с общепринятыми, никто не имеет права вместо честной идеологической борьбы заниматься низкопробной клеветой. Это не делает чести ни Яковлеву, ни Вашей газете, которая носит столь обязывающее ее название „Правда“.

Вопрос, к тому же, на мой взгляд, стоит значительно шире: могут ли советские органы печати, верить которым призваны миллионы наших сограждан, позволить себе клевету по отношению к кому бы то ни было?

С уважением и сожалением, Н. Решетовская.

17 мая 80 года».

Боролась я в ту весну не только с книгой Яковлева, но и с популяризаторами «Теленка»,

22 марта вечером услышала по «Голосу Америки», что они читают «Теленка», IV дополнение. Сказано было, что этот материал печатается в Литературном приложении к «Нью-Йорк Таймс».

Последнее, IV дополнение начинается с ареста Александра Исаевича в феврале 1974 года. Солженицын рассказывает в нем о своем коротком (меньше суток) пребывании в Лефортовской тюрьме. Вспоминает при этом, что там у него были свидания. Не со Светловой ли, которая тогда была еще ребенком? Это были наши с ним свидания! Но неискушенный читатель, не зная строгой хронологии жизни Солженицына, легко может заменить по подсказке одно лицо другим! Писать не договаривая — это тоже лгать! Ложь умолчания — тоже ложь!

Солженицын описывает не только то, что происходило с ним в день ареста — он описывает и то, что делала в этот день Светлова. И все восторженно, конечно! Хотя она и сжигала в тот день то, что следовало бы сжечь раньше, после первой повестки из прокуратуры! Невольно вспоминается, как я сжигала в Рязани различные материалы после обыска у Теуша и в ожидании возможного обыска в нашей рязанской квартире. Отнюдь не после ареста! И зачем эти публичные неумеренные похвалы, дифирамбы второй жене при жизни первой?

В 13 часов 23 марта, то есть на следующий же день после прослушивания передачи по «Голосу Америки», я отослала туда телеграмму. На Центральном телеграфе мне было возразили: у них нет такого адреса, никто туда телеграммы не посылал! Но я настояла.

В телеграмме после некоторого пояснения я взывала к женщинам-дикторам и к другим сотрудникам радиостанции:

«Женщины „Голоса Америки“! Поставьте себя на мое место. Вы пройдете через Лефортовскую тюрьму, где у нас с ним бывали свидания, на которые я, таясь ото всех, ездила к нему, а теперь он забыл видеть во мне человека, к тому же страдающего. Вы будете петь дифирамбы женщине, явившейся причиной моего самоубийства в дни присуждение моему мужу Нобелевской премии, жизнь возвращена мне чудом. Теперь Солженицын заново убивает меня своей ложью, своей клеветой. В том плохом, что он говорит обо мне в „Теленке“, нет ни слова правды, Солженицын бессердечен, жесток, беспощаден ко мне. Будьте милостивее его! 1 »

Но и на этом я не остановилась. 26 марта вечером я отправила телеграмму главному редактору газеты «Нью-Йорк Таймс». Пересказав полный текст своей телеграммы, направленной русской радиостанции «Голос Америки», я продолжала: «Считаю необходимым предложить для публикации в воскресном приложении к „Нью-Йорк Таймс“ отрывок из моих мемуаров, содержащий комментарии ко всем упоминаниям моего имени в последних произведениях Солженицына. В случае Вашего согласия на публикацию немедленно высылаю текст 2 ».