Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Между нами наступил разрыв вплоть до начала 1982-го, когда желание поделиться радостными для меня событиями превысит обиду на Самутиных.

В том же декабре меня навестила ленинградка Инна Невская, приезду которой я всегда бывала очень рада. На этот раз она- привезла мне еще и маленький подарок. Это была написанная маслом на небольшой дощечке картинка. На ней изображен развесистый дуб, мирно пасущаяся возле дуба овца и готовый кинуться на нее теленок. Отбодав дуб, который ничуть не пострадал от этого, теленок нацелился на ничего не подозревающую овечку. Эта картинка — как бы эмблема той главы, которую я пишу сейчас и которую первоначально хотела назвать «Как теленок бодал овцу».

1979 год подходит к концу. Беспокойный для меня период был беспокойным и для страны, для мира: Афганистан, высылка академика Сахарова в Горький, глушение западных радиопередач, призывы американцев бойкотировать Олимпиаду-80 в Москве…

Начало 1980-го — опять в работе. Обдумываю материал. Все яснее видится конец третьей книги. Книга должна быть закончена так, чтобы просились два продолжения. Одно о прошлом — «Забытое» (все то, что предшествовало признанию, т. е. война, тюрьма, «Тихое житье»). Второе о будущем — «В споре с совестью».

К этому времени у меня появился еще один знакомый, который завоевал мое доверие своим неожиданным для меня интересом ко всему, что было связано с Александром Исаевичем. Это — Павел Павлович Супруненко. Он сначала написал мне по рязанскому адресу. Письмо какое-то время поблуждало, но дошло. В авторе письма я узнала одного из корреспондентов своего мужа. Цитаты из его писем дважды приводились мною в мемуарах.

Приехав в Москву, Павел Павлович навестил меня. Узнала о его непростой судьбе. Его неблагополучие было отчасти связано с его перепиской с Солженицыным. Это тем более располагало меня к нему.

Павел Павлович, узнав что-либо касающееся Александра Исаевича, спешил уведомить об этом и меня. Так, как-то он принес мне привезенный из Голландии проспект амстердамского музея восковых фигур. В Амстердаме находится филиал знаменитого парижского музея восковых фигур мадам Тюссо. Среди других изображений увидела Александра Исаевича, сидящего в кресле и склонившегося над картой Архипелага ГУЛАГа.

По-моему, фигура его передана очень хорошо: его поза, его плечи, даже кисти рук — его!

Павел Павлович прочел две моих книги: «Из небытия» и «В споре с сильными». Начал чтение он у меня дома и, прочтя всего несколько страниц, стал делать мне замечания по знакам препинания — моим многочисленным тире и многоточиям. Оказалось, что он был редактором… Мои разъяснения его не удовлетворили. Однако вскоре содержание так увлекло его, что ему стало не до замечаний.

— Вы совершаете подвиг! — сказал он, закончив чтение.

Следующее, что принес мне Павел Павлович и что имело прямое касательство к Александру Исаевичу, была книга Н. Н. Яковлева «ЦРУ против СССР». Он обратил мое внимание на главу «ЦРУ: на полях сражений „психологической войны“». Больше половины этой главы было посвящено Солженицыну. Посмотрела. То, что прочла, вызвало у меня гадливое чувство к написанному: Солженицын, оказывается, ставленник ЦРУ!

Павел Павлович знал о моей борьбе с Ржезачем и ждал, что я не пройду мимо нового выпада против Александра Исаевича. Но я не согласилась:

— Не буду больше за него заступаться! Чем он меня отблагодарил? Своим «Чадом»? Новыми нападками на меня?

Книгу все же оставила. Прочла все, что касалось Александра Исаевича, подробно. Пока что это оказалось очень кстати для моего писания. В главу, над которой я в то время работала, это так и легло. Пока что этим дело и ограничилось.

Но тут забежала ко мне одна моя давняя знакомая. Я показала ей книгу Яковлева. Она знает Яковлева по его книге «1-е августа 14-го года» и по статье в «Литературной газете» об «Августе 14-го».

— Нет, Вы не должны оставить это без внимания, — с живостью сказала она мне. — Это ни на что не похоже! Но ведь Яковлев — умный человек, как он мог такое написать? — недоумевала она. — А может быть, и не он? Может быть, другой соавтор, что указан мелким петитом?

В любом случае она считает невозможным промолчать. За ложь надо наказывать, да и для меня это великолепный повод показать, что я вовсе не «орудие ГБ».

— Займитесь этим! — горячо убеждала она.

Я поддалась не сразу. Уж больно велика была у меня обида на Александра Исаевича за его «Сквозь чад»! Все же начала перепечатывать все нелепости из книги и постепенно «завелась»… Тут же стала по ходу дела печатать свои возражения и опровержения. А дальше было совсем нетрудно: разрезав напечатанное, разложить и расположить по смыслу, и письмо Яковлеву, по существу, было готово 1 .

В адресном столе узнала улицу, дом, квартиру. По «09» — его телефон.

Но еще раньше, чем обратиться к Яковлеву, я отреагировала на статью в «Комсомольской правде» — «Заговор, переставший быть тайной» (о книге Яковлева «ЦРУ против СССР»). Автором статьи был некто А. Ефремов.

Пригодилось то, что ко дню рождения Рогачев подарил мне еще 50 экземпляров моей книги «В споре со временем». Один из них я и отправила 27 февраля главному редактору «Комсомольской правды» В. П. Ганичеву, которого просила передать книгу автору соответствующей статьи. А на книге сделала надпись:

«А. Ефремову с пожеланием более осторожно обращаться с историческими фактами».

5 марта я направилась к Яковлеву на квартиру. Жил он в так называемом «маршальском» доме — он был сыном маршала артиллерии Яковлева. Хозяина дома не застала. Говорила с его женой. Объяснила, что пришла в связи с недавно вышедшей книгой ее мужа «ЦРУ против СССР». Вынула из портфеля свою книгу «В споре со временем»:

— Мною тоже написана книга. Мы с Вашим мужем пишем об одном и том же человеке. В этой связи я написала ему письмо. Разрешите оставить его Вам?

Жена Яковлева легко согласилась и предложила мне через несколько дней позвонить. Возможно, ее муж захочет со мной поговорить…

— А может, и не захочет, — сказала я.

— Вряд ли.

Я писала Яковлеву, что я ни в коем случае не берусь судить о его книге в целом, но считаю «необходимым высказаться по поводу одного из разделов этой книги, посвященному „психологической войне ЦРУ против СССР“, где особое внимание Вы уделяете писателю Солженицыну, женой которого я была около 30-лет».

Я писала, что то, что Яковлев говорит о Солженицыне, «является примером самой безответственной лжи».

«Я оскорблена Вашей книгой и лично, — писала я, — ибо чьей женой была я, если верить ей? Я никогда не была женой военного предателя, никогда не была женой агента НТС — ЦРУ».

Дальше я выборочно комментировала отдельные моменты из книги. Прежде всего я возражала против произвольного допущения Яковлева, связавшего начало попыток Солженицына издавать свои произведения с фестивалем 57-го года. В 57-м году Солженицын не «шнырял» по Москве в поисках издателей, а преспокойно сидел в Рязани: учительствовал и тайно писал. Писал, не помышляя о скором напечатании своих произведений, никому их не показывая. Мысль о напечатании своих произведений у него возникла впервые после XXII съезда партии, то есть в б 1-м году.