Игорь Сорокин - Художник каменных дел

Приверженцы традиционных направлений в архитектуре настороженно приглядывались, какой будет архитектура завтрашнего дня. Но никто не хотел прослыть ретроградом, и «3-й съезд архитекторов прошел под знаком поисков путей, обещающих свежесть, простоту, беспритязательность, полное отречение от старых форм вместе со стремлением изменить основные принципы прежнего стиля и двинуть архитектуру на путь рациональности».

Никакой курс лекций, никакие книги не обогатили Щусева так, как общение с коллегами, их страстное живое слово, призывающее заглянуть в будущее. Вместе с тем Алексей Викторович не терял осторожности, отлично понимая, что от постулатов нового до нового облика городов лежит весьма протяженная дистанция.

Новое направление сосредоточивало свое внимание на внутренней части здания. Оно впервые начинало строиться как бы изнутри, как писали тогда, «отражая начало нового понимания природы архитектурного организма». Действительно, было над чем задуматься.

Приехавший на съезд И. В. Жолтовский держался независимо и уверенно, представляя собой молодые силы архитектурной Москвы. Он покровительствовал Щусеву, и именно благодаря Жолтовскому у Алексея Викторовича появились знакомые, которые впоследствии не только оказали ему большую поддержку, но и помогли завязать дружеские связи с замечательными людьми того времени.

Но пока круг новых знакомств не сулил ничего, кроме уверенности в том, что не боги горшки обжигают. Общительный и предупредительный молодой архитектор без робости беседовал с метрами, даже позволял себе порою вступать в споры.

Главный смотритель и хранитель фондов Русского музея Петр Иванович Нерадовский с первой же встречи угадал в Щусеве страстный интерес к национальным основам живописи и зодчества. Щусевское чутье, умение видеть в архитектурном ансамбле душу народа заставило Нерадовского внимательно приглядеться к нему. Несмотря на молодость, в Алексее Викторовиче уже можно было угадать цельного художника, для которого понятия «жизнь» и «творчество» неразделимы.

Посетив бедную обитель Щусева на Крюковом канале, Петр Иванович Нерадовский убедился в том, что не обманывается. Он одну за другой просматривал папки с акварелями и зарисовками природы, архитектурных памятников и типов в Тунисе, в Италии и в других местах. Поражало количество талантливых рисунков и набросков. По ним можно было видеть, с каким увлечением и с каким трудолюбием молодой зодчий отдавался работе. Закончился съезд архитекторов, и внешне ничто в жизни Алексея Викторовича не изменилось: все та же чиновничья атмосфера проектной мастерской, все те же полуночные бдения над проектами «для души». Но появилось еще одно увлечение: по совету Нерадовского он стал более пристально изучать русское национальное искусство. Богатейшие запасники Русского музея открыли перед Щусевым такую сокровищницу, что он понял, насколько убогим багажом знаний в этой области снабдила его академия.

Старинные летописи, былины, сказания, труды по истории России, искусствоведческие работы в строгом порядке были разложены теперь на его рабочем столе. А рядом — всегда стояла кружка крепкого сладкого чая — он перенял от отца привычку сопровождать ночные бдения чаепитием.

Наконец в Петербург прибыла Мария Викентьевна с годовалым сыном Петром. Мальчика назвали так в честь брата Алексея Викторовича, который стал судовым врачом и путешественником и которым Алексей Викторович гордился.

Мария Викентьевна приехала вместе со своей матерью Варварой Ильиничной. Теперь в ней можно было с большим трудом узнать прежнюю светскую даму — хозяйку художественно-музыкального салона. Казалось, она отдала всю свою былую привлекательность и обаяние дочери. А Марию Викентьевну будто подменили: из хрупкого юного создания она превратилась в томную очаровательную даму с новой, пугающей своим совершенством красотой.

Холостяцкая меблирашка враз оказалась тесной, и Алексею Викторовичу пришлось в тот же вечер снять для себя комнату рядом, а на следующий день, с полудня отпросившись из мастерской, он уже перевозил свое семейство в большую светлую квартиру из трех комнат, которая заведомо была ему не по карману. С этого дня начались мучительные поиски разовых заказов. Он соглашался на любую работу, не гнушался даже черчением. В письмах на родину к своим прошлым опекунам он рассказывал о том, что был бы счастлив уделять как можно больше внимания семье, если бы не удручали мелочные заботы о «презренном металле».

Жизнь в столице с красавицей женой была слишком дорогим удовольствием. Расходы росли с катастрофической скоростью, и Алексей Викторович не знал, что делать. Выгодные заказы проходили мимо, и ему начало казаться, что удача совсем изменила ему. Он сделался раздражителен. На голове появились глубокие залысины, устало глядели совсем еще недавно его такие живые глаза.

Но и в этом положении он не мог позволить себе выполнять даже пустячные заказы кое-как, не вкладывая в них всего, на что был способен. Он чувствовал, что стоит ему чуть-чуть расслабиться, сделать вполсилы рядовой заказной эскиз, как он навеки обречет себя всю жизнь тащить неблагодарную чиновничью лямку.

Однажды его позвал к себе в кабинет Григорий Иванович Котов и дал ему прочитать свой доклад в комиссии, созванной в связи с предстоящей реставрацией и ремонтом Киево-Печерской лавры.

Успенская церковь 1070 года постройки — главное украшение лавры — пришла с годами в полный упадок. Лучшие художественные силы были привлечены к созданию нового проекта внутреннего убранства храма, и прежде всего иконостаса. Академик живописи Д. Д. Фартусов представил свой проект, но комиссия сочла его вычурным. Проект академика архитектуры С. Н. Лазарева-Станищева тоже был отвергнут, так как хотя и был самобытен, но инороден по стилю.

— Мне лично из всех отвергнутых проектов больше правится иконостас Фартусова, — сказал Григорий Иванович. — Но нашла коса на камень: митрополит Киевский и настоятель церквей Малороссии и Бессарабии Флавиан — старик вредный и желчный — требует сохранить старые царские врата. Уперся, хоть каленым железом его жги. А Фартусову тоже гонору не занимать. «Во Владимирскую Церковь, — кричит, — паломники стекаются не на ладан, а на живопись Врубеля поглядеть! А вы, святой отец, его первым мучителем были!»

— Зачем вы мне все это рассказываете, Григорий Иванович?

— Ну, если не догадались, придется объяснить. Я рекомендовал вашу, Алексей Викторович, кандидатуру...

— А почему бы вам самому не взяться?

— Да потому, что идея, которую реализовал Фартусов, принадлежит вашему покорному слуге.