Игорь Сорокин - Художник каменных дел

Память у отца Флавиана, несмотря на его преклонный возраст, оказалась крепкая: с Паисием он встречался всего три раза, но составил о нем представление как о человеке, способном привлекать души праведные. Только вот беда с этими выходцами из тягла — дичатся и рыкают на сильных мира сего. Так и остался отец Паисий иеромонахом, а ведь был первым претендентом на пост настоятеля Русештского монастыря. Слишком буквально понимал он притчу о верблюде и игольном ушке...

Отцу Флавиану понравился почтительный молодой зодчий. Показалось даже, что его можно заставить в случае чего плясать под свою дудку. В голову не могло прийти, что Щусев способен играть в чужих владениях собственную музыку.

Настоятель повелел Щусеву продолжать отыскивать благолепный образ нового мраморного иконостаса и алтарной преграды. Алексей Викторович откапывал в синодальной библиотеке все новые подтверждения византийских корней алтарных преград. Совсем не просто было объяснять свои мысли монахам, и часто он приходил домой совершенно измученным борьбой с ними.

С художественно-архитектурной точки зрения сама работа над иконостасом не давала ему того творческого вдохновения, которое заставило бы забыть все на свете. Ему хотелось добиться радостного озарения, когда один яркий образ сменяется другим, идеи теснятся, просятся на бумагу, где воедино сливаются красота и гармония.

Он забирался в самые глубины теологии, которая была ему чужда, чтобы сражаться на равных за свое произведение. Обстоятельства поставили его в такое положение, когда он должен был либо отступить, либо победить. Сам факт получения столь ответственного заказа, конечно, играл большую роль: куда бы он ни обращался за помощью —в Академию ли художеств, в Петербургское ли общество архитекторов, в Археологическое общество — все его просьбы исполнялись незамедлительно. Безотказно поступала по первому его запросу искусствоведческая и историческая литература, которая наталкивала его на новые поиски.

По просьбе Щусева Киевская духовная академия направила его в Турцию, в Стамбул — древний Константинополь, где он мечтал вдохновиться образом главного православного собора мира — Святой Софии, переделанной турками в мечеть. В этой поездке Алексей Викторович чувствовал себя не туристом, а художником-исследователем, накопившим серьезный багаж знаний.

В Стамбул он прибыл, как ему казалось, с четко сложившимися собственными представлениями. И он не ошибался. Святая София Константинопольская, знакомая ему по картинам, гравюрам, описаниям, предстала перед ним во всем своем великолепии. Ее купола, напоминающие купола Софийского собора в Киеве, так изумительно вписывались в горный пейзаж, что казались произведением самой природы.

Внутреннее убранство Софии выглядело удручающе. Мозаичные панно и знаменитые на весь мир фрески были либо замазаны, либо прикрыты огромными круглыми щитами с начертанными на них письменами из Корана. Лишь растительный орнамент сводов и ярусов был оставлен в первозданной красоте.

Щусеву казалось, что он слышит голос древнего мира — того, который принес на Русь новую культуру. Со строгой сосредоточенностью делал он эскиз за эскизом, горяча собственное воображение. За короткий срок он создал более сотни рисунков с орнаментов Святой Софии.

По возвращении в Киев он попросил члена художественной комиссии Н. П. Кондакова помочь ему составить доклад, о котором перед отъездом в Стамбул попросило его Общество архитекторов. Этот доклад, отражающий узко специальный поиск Щусева, был прочитан им на собрании общества 12 марта 1902 года и опубликован в журнале «Зодчий».

Докладу предшествовало важное событие: в самом начале января проект алтарной преграды Великой Успенской церкви Киево-Печерской лавры был утвержден.

О такой победе Щусев не мог и мечтать, хотя скрупулезно и сосредоточенно готовил ее с первого же дня, как взялся за проект. Убедить в своей правде такую тяжелую, привередливую и в основном малообразованную среду долго казалось ему непосильным. Генеральное обсуждение его проекта состоялось в последний день рождества. Вместе с Г. И. Котовым он неустанно вел подготовительную работу, чтобы привлечь на свою сторону сановных священников, многие из которых упорно сопротивлялись всякой новизне.

В самый решающий момент, когда чаша весов готова была склониться на сторону оппонентов, Щусева поддержал отец Флавиан, которому очень хотелось видеть в молодом зодчем приверженца и пропагандиста собственных идей. Он вознамерился приручить Щусева, сделаться его духовным пастырем. В архитекторе его привлекали поразительная работоспособность, художественный вкус, врожденное уважение к мнению окружающих. Казалось, Алексей Викторович готов был пригласить в соавторы своей работы любого человека, давшего ему ценный совет. Немалую роль сыграло и умение молодого человека быть приветливым, приятным в общении. Он словно боялся кому-либо не понравиться.

Заключительное слово, произнесенное отцом Флавианом, было твердым. Против мнения владыки не посмели пойти даже представители Синода. Правда, впоследствии они все-таки сумели проявить свое отношение к утвержденному проекту: в него была добавлена графа о том, что финансирование реставрационных работ целиком возлагается на Киевскую епархию. Присутствующий при этом архимандрит-эконом Феодосий даже присел от такого решения, но отец Флавиан сердито зыркнул на эконома, и тот послушно вывел свою подпись под проектом.

Церковники трясли бородами, ехидно поглядывая на отца Флавиана. Да и сам владыко выглядел озадаченным: где взять материалы и средства, розовый мрамор и сусальное золото, если патриаршая казна закрыта для него? «К патриарху в ноги паду — решил он. — Не оставит отец наш без призрения древнейшую церковь Успения Богородицы».

Что же касается Алексея Викторовича, то его не очень волновали эти заботы. В этом не было ничего удивительного: упоенный победой, он вовсе не думал о том, какими средствами будет реализован проект. Несколько позже он понял, что утверждение проекта такой значимости и такого масштаба означает, что ему предстоит соединить в собственном лице художника и строителя, организатора и политика, пропагандиста искусства и общественного деятеля. Молодой зодчий принимал поздравления, радовался вниманию, которое все ему оказывали, рассказывал о своих художественных находках, а в ответ на вопрос о том, как все будет осуществляться, разводил руками.

Один из официальных членов комиссии, граф Юрий Александрович Олсуфьев, был особенно ласков и предупредителен к архитектору, звезда которого едва засветилась на небосклоне. Он пригласил Щусева в апартаменты, которые занимал в доме киевского градоначальника графа Урусова, и после обильного ужина предложил взяться за перепланировку его петербургского фамильного дома. Щусеву хотелось незамедлительно ответить согласием, но он сказал, что должен сперва как следует осмотреть дом, составить примерную смету расходов. Такая осмотрительность пришлась графу по душе. Прощаясь с Алексеем Викторовичем, он протянул ему конверт с деньгами.