Игорь Сорокин - Художник каменных дел

От выделенных на строительство вокзала трех миллионов золотых рублей беспощадно отрывались на военные нужды все новые и новые суммы. Вокзал вокзалом, а железная дорога была обязана перевозить солдат, лошадей, пушки, снаряды, продовольствие, обмундирование. О живописных панно на время пришлось забыть. По настоянию министерства путей сообщения Щусеву предложено было убрать из проекта дорогостоящие архитектурные детали.

«Урисовка» архитектурной отделки вокзала, к которой с душевной мукой вынужден был приступить зодчий, привела, как это ни странно, к еще большей художественной выразительности сооружения. Лаконизм пилястр, колонн, наличников, карнизов сделал внешнее оформление вокзала, если можно так сказать, еще более щусевским. Здание приобрело ту простоту и выразительность, которая свойственна произведениям таких архитекторов, как Баженов, Воронихин, Захаров. Благодаря «урисовке», которую Щусев продолжал считать большой бедой, проект, а с ним и здание подошли к той грани изысканной простоты, которая поставила произведение зодчего в ряд шедевров мировой архитектуры.

С раннего утра в просторной столовой петроградской квартиры Алексея Максимовича Горького большими и малыми группами толпились люди. Было 7 марта 1917 года. Снег на тротуарах сошел, в стрельчатые окна светило розовое солнце.

Большими неторопливыми шагами ходил из угла в угол хозяин, покашливал в кулак, горбился и настороженно вслушивался в то, что говорил ему Александр Николаевич Бенуа.

— Мысли хорошие, да тон не тот, — задумчиво заметил Горький, заглядывая в записки художника, которые Бенуа теребил в руках. — Не поглядывая на народ свысока, поучать, а сотрудничать с ним. Учить его и у него учиться. Узнавать, любопытствовать, что ему от нас всех надобно.

— Наше искусство слишком долго жило под сенью министерства двора, — сказал Александр Николаевич, — в один день ни барства, ни рабства не вытравишь, Алексей Максимович.

— Мы умеем и хотим работать на ниве просвещения России! Это надо сказать так, чтобы услышали все. У свободного народа и художники свободны...

— Все не так просто, — с сомнением покачал головой Бенуа.

— Затем мы и собрались, чтобы сообща во всем разобраться, — громко сказал Алексей Максимович, выпрямился и, оглядев всех с высоты своего роста, добавил: — Будем начинать наше собрание.

Получив от Горького приглашение посетить его на квартире, Алексей Викторович очень удивился, потому что лично с писателем он знаком не был. Среди известных художников, театральных деятелей, композиторов, артистов Щусев встретил у Алексея Максимовича немало своих коллег. Тут были И. А. Фомин, В. А. Щуко, А. Е. Белогруд, а вскоре пришел и И. В. Жолтовский.

— Алексей Викторович! — воскликнул он. — И вы здесь! Сердечно рад видеть. Как же вы Москву-то оставили?

Статный и красивый, со свежим румянцем на лице, Жолтовский крепко жал Щусеву руку и улыбаясь смотрел ему прямо в глаза.

— Счастливое, братцы, время грядет. Веселое, — неожиданно услышали они сдержанный и вместе с тем звучный бас. — Здравствуй, Ваня, дай облобызать тебя, — сказал сияющий великан, один из самых знаменитых людей России.

— Алексей Викторович, вы знакомы с Шаляпиным? — спросил Иван Владиславович Жолтовский, с улыбкой увертываясь от поцелуя. — Вот вам Федор Иванович в собственном обличье.

— Щусев, — представился Алексей Викторович. — Рад знакомству.

— Еще бы не рад... — засмеялся певец и протянул Щусеву огромную, как пуховая подушка, ладонь. — Так вы тот самый Щусев, который самого Шехтеля обскакал?.. Тот, вижу, тот. Максимыч поддельных людей к себе не зовет. Не знаю, как вам, а мне Шехтеля жаль. Кто теперь такие домины, как у Морозова в Подсосенском переулке да у Рябушинского на Малой Никитской, сотворить сможет?

— Да вот Алексей Викторович и сможет, — сказал Жолтовский. — Притом в истинно русском духе. Ему только развернуться дай, а уж он такого наворотит, что другим и не снилось!

— Чго же, поглядим. Я авансов не люблю.

— А я, Федор Иванович, их и не приму. Если моя работа не понравится, то виноват в этом буду только я.

— Молодец! Нет, каков молодец! За это люблю. Телефонируйте мне через недельку, у нас найдется, о чем потолковать. Мне дача нужна в Крыму.

— Через неделю я буду в Москве. Так что прошу ко мне в «гридницу» на вокзальную стройку, я там каждый день бываю.

В столовую стали вносить стулья, втаскивать диваны, кушетки. Алексей Максимович попросил всех устраиваться поудобнее. Сам он стоя ждал, пока гости рассядутся.

— Федор, если не трудно, принеси из прихожей скамью, — сказал хозяин, и Шаляпин послушно пошел в прихожую.

Вскоре гости расселись. Стихли разговоры, в воздухе повисло ожидание.

— Серьезно и искренне хочу всех вас поздравить с успешной русской революцией! — сказал прокуренным глухим басом Горький. — Довольно разговоров о том, как беден и неразвит русский мужик. Пришла пора всерьез подумать, как сделать наше искусство достоянием народа...

Открывая Особое совещание по делам искусства, писатель утверждал, что деятели искусства могут и должны искать в своем творчестве новый социальный смысл, обозначенный самой сутью революции. Многие из присутствующих здесь служителей российской музы пребывали в состоянии растерянности. Пожалуй, один лишь хозяин реально представлял себе суть будущей работы. Он уверенно говорил о том, как русские художники, воспитанные примером передвижников, умели достучаться до сердца простого человека, будя в нем сокровенные мечты о свободном труде, о борьбе за право называться человеком.

Горький напомнил о том, что этими идеями уже немалый срок жил Московский Художественный театр, создавая понятное и дорогое народу искусство, — недаром театр этот называется общедоступным. Подчеркнув заслуги К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко в создании театра, Алексей Максимович убежденно заключил, что нет такой области искусства, которая не обогатилась бы, вобрав в себя боли и радости своего народа.

Щусев искал в своей душе отзвук на призыв Горького. Вспомнились мечты открыть в родном Кишиневе общественную картинную галерею — для этой галереи он даже несколько лет закупал картины. Вспомнилась и идея открыть под Кишиневом, в Долине Чар, Дом творчества архитекторов, где молодое поколение зодчих перенимало бы мастерство у старшего. Но все это казалось теперь мелким, второстепенным. Нужно было большое полезное дело, равное идее великого Баженова о создании народного музея русского архитектурного мастерства. Но и это было бы только начало. Нужен поворот в русском зодчестве — лицом к народу!