Анатолий Иванов - Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

Насколько можно судить, решение «распустить контрразведку» реализовано не было. Да и дальность знакомства Дзержинского с Блюмкиным сомнительна. Так, нагрянув в отряд Попова в поисках убийцы Мирбаха, Дзержинский обнаружил удивительную осведомленность в подробности туалета Блюмкина, «вычислив» его по забытой на столе шапке. На это обратил внимание американский историк Ю. Фельштинский, но в отличие от него я не думаю, что в усиленном открещивании Дзержинского от Блюмкина есть нечто указывающее на причастность ВЧК к покушению. Скорее всего здесь присущее всем служащим на свете стремление защитить «честь мундира». Блюмкин «бросил тень» на ВЧК, поэтому ее сотрудники, как по команде, стали вспоминать все его прегрешения. Лацис припомнил даже, что он Блюмкина «особенно недолюбливал и после первых жалоб на него со стороны его сотрудников решил его от работы отдалить». Однако забыл разъяснить, что же помешало ему исполнить это благое намерение.

Склонность к циничной броваде, от которой он не мог избавиться до самого своего конца, сослужила Блюмкину дурную службу. Впрочем, за ним всегда тянулся шлейф фантастических историй и ошеломляющих подробностей: если он желал на каждом шагу ставить своих биографов в тупик, то мы должны признать, что своего он добился.

…Пассажирский лайнер в Средиземном море. Девочка, расшалившись, падает за борт. Секунда — и чернобородый араб прыгает в воду. Девочка спасена, а в арабе плывущие в Константинополь советские торгпреды с изумлением узнают своего бывшего сослуживца. (Из анкеты Оргбюро ЦК, явствует, что в 1926 году Блюмкин некоторое время работал в Наркомвнешторге начальником отдела организации торговли. — Г. С.)

…В 1967 году А. Солженицын, со слов М. П. Якубовича, записывает, что так называемое предсмертное письмо Савинкова на самом деле сочинено Блюмкиным, который, развлекая его вечерами в камере, сумел «войти в манеру речи и мысли Савинкова». Блюмкин сам якобы шепнул об этом Якубовичу, но тот, разумеется, не поверил.

Владислав Ходасевич вспоминал, как Алексей Толстой, вздумав весной 1918-го справить свои именины, зазвал к себе, что называется, всю Москву. «Собралось человек сорок, если не больше. Пришел и Есенин. Привел бородатого брюнета в кожаной куртке. Брюнет прислушивался к разговорам. Порой вставлял словцо — и не глупое. Это был Блюмкин, месяца через три убивший графа Мирбаха, немецкого посла. Есенин с ним, видимо, дружил. Была в числе гостей поэтесса К., приглянулась она Есенину. Захотел щегольнуть — и простодушно предложил поэтессе:

— А хотите поглядеть, как расстреливают? Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою».

Не вдаваясь в дискуссии по поводу того, бывал ли сам Есенин на подобных «экскурсиях», напомним, что хотя левые эсеры вошли в ВЧК в январе 1918 года, Блюмкин стал чекистом в конце мая или в начале июня. Мог ли он устроить «в одну минуту» демонстрацию расстрела? Мне это кажется маловероятным. Во-первых, весной 18-го расстрелы в ВЧК были еще скорее исключением, чем правилом. Во-вторых, левые эсеры относились к ним резко отрицательно, несмотря на то, что, следуя логике межпартийного блока, принимали в них участие. В-третьих, судя по литературе, обстановка, в которой производились смертные казни, совершенно исключала присутствие посторонних наблюдателей. Жаль, что Ходасевич не упомянул о реакции Блюмкина на шокирующее заявление своего друга.

Утром 4 июля Блюмким сдал папку с делом Мирбаха-австрийского, не догадываясь, как скоро она ему понадобится. Закончилось первое заседание V съезда Советов, на котором вполне выяснилось, что большевики отнюдь не намерены хоть в чем-то переменять свою политику. ЦК левых эсеров подтвердил свое постановление от 24 июня — смертный приговор Вильгельму фон Мирбаху был подписан.

Перед вечерним заседанием съезда Блюмкин был приглашен «для политической беседы» Марией Спиридоновой. Она сообщила ему о принятом решении, потребовав предоставить в распоряжение ЦК все имеющиеся у него сведения о графе Мирбахе. Блюмкин понял, что пробил его час. Вместо информации он предъявил собственную готовность стать исполнителем акта. Правда, предварил ее двумя вопросами. Во-первых, не представляет ли убийство Мирбаха угрозы для советского посла в Германии? Во-вторых, гарантирует ли ЦК, «что в его задачу входит только убийство германского посла?» Получив на оба вопроса удовлетворительные ответы, Блюмкин попросил несколько часов для выработки плана покушения.

Поздним вечером на заседании Центрального Комитета план был принят, а покушение назначено на завтра. Однако «5 июля акт не мог состояться из-за того, что в такой короткий срок нельзя произвести надлежащих приготовлений». Дело отложили, и Мирбах получил неожиданный подарок судьбы — еще один день жизни.

Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как Ленин констатировал, что у большевиков и левых эсеров — партнеров по правительственной коалиции — «по большинству вопросов вырабатываются решения единогласно», как он называл левых эсеров «сторонниками социализма» и отмечал «громадную преданность революции, обнаруженную целым рядом членов этой партии, которые проявляли всегда очень много инициативы и энергии». К июню же кризис в отношениях двух партий стал неоспоримым фактом.

Разумеется, противоречия между большевиками и левыми эсерами никоим образом не сводимы к «трижды похабному» Брест-Литовскому миру. Они много шире захватывают собой огромную область социальных и политических проблем. Приходиться лишь гадать, как долго межпартийное противостояние вудерживалось бы в рамках парламентских процедур, когда бы в роковой для себя час Мирбах не решил сойти в парламентскую приемную.

Трещины в отношениях между сотрудничавшими партиями превратились в пропасть после того, как в мае — июне 1918-го были приняты декреты о продовольственной диктатуре и комитетах бедноты. Левые эсеры полагали, что необходима гибкая политика цен, большевики же слепо уверовали в таинство силы, с помощью которой надеялись взять хлеб и спасти социализм, который существовал пока лишь в их головах. Как заметил философ С. Булгаков, «у нас сначала измышляется фантастическая орбита, а затем исчисляются мнимые от нее отклонения». Выступая на V съезде Советов с отчетом Совнаркома Ленин горячо и, безусловно, искренне заключил: «Тысячу раз будет неправ тот, тысячу раз ошибается тот, кто позволит себе хоть на минуту увлечься чужими словами и сказать, что это — борьба с крестьянством, как говорят иногда неосторожные или невдумчивые из левых эсеров. Нет, это борьба с ничтожным меньшинством деревенских кулаков». Задним числом добросовестный характер ленинского заблуждения подтверждается его заявлением на VIII съезде РКП (б) в марте 1919 г., когда он вынужден был признать, что «сплошь и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство».