Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

Поразительны были «ножницы» в оценках — вечные претензии и придирки «сверху» и популярность у читателей, выражавшаяся в постоянном росте подписки. Начальство расценило читательские пожелания по-своему и распорядилось... сократить тираж ни мало, ни много на двести тысяч экземпляров, предпочтя ради «идейных» соображений поступиться прибылью.

Первое время председателем правления общества «Знание» был академик Артоболевский, к журналу явно благосклонный. Но после его кончины в «Знании» воцарился лауреат Нобелевской премии по физике академик Басов, которому вздумалось превратить общекуль­турный, отвечавший интересам разных категорий читателей журнал в преимущественно технический, с «академическим» уклоном.

Он думал проделать это втихомолку и, быть может, преуспел бы, если бы слух о его затее все же каким-то образом не дошел до Нины и она не ринулась на защиту своего детища, которому к этому време­ни отдала добрых два десятка лет жизни, создав замечательный кол­лектив (пусть ныне и не модно это слово!) и на редкость привлека­тельную для авторов атмосферу в редакции.

По сравнению с нобелевским лауреатом Нина, конечно, выгля­дела прямо-таки муравьем, но таким, который, как в крыловской басне «хаживал один на паука». «...Ей цены не было, как она изво­рачивалась для того, чтобы журнал существовал», — скажет впос­ледствии известный художник Б. Жутовский. Добившись аудиенции у «самого» Тяжельникова, в недавнем прошлом первого секре­тя ЦК ВЛКСМ, а в ту пору возглавлявшего один из главнейших отделов «большого» ЦК, Нина сумела его «распропагандировать». Психологически немалую роль при этом сыграло ее страстное за­явление, что какой-либо сугубо личной заинтересованности в судь­бе журнала у нее нет: «Я ведь уже с базара еду!» — сказала она, имея в виду свой возраст. Услышав такое от все еще интересной, со вкусом одетой дамы, Тяжельников, по ее словам, даже несколь­ко оторопел.

В это время, как ранее и в других случаях, на выручку журна­лу пришел один из членов редколлегии — знаменитый химик Иван Людвигович Кнунянц. Нина с веселой нежностью вспоминала, как он, замотанный платком (флюс разыгрался), по-бабьи пригорюнясь, вместе с ней искал и находил особенно убедительные и хитроумные формулировки для очередной петиции в «верха», обличая вздор­ность и вредность басовской выдумки.

И они отбились! Басов недовольно отступился от своей затеи.

Не без иных треволнений, огорчений и хлопот (к примеру, при­шлось по ряду причин переменить формат журнала, что далеко не всем читателям пришлось по вкусу), Нина проработала в редакции еще несколько лет (я даже дразнил ее, что дольше «царил» только незабвенный Софронов: тридцать три года против ее двадцати че­тырех!).

Она подала в отставку в 1989 году накануне семидесятилетия и сумела передать бразды правления не какому-нибудь пришлому «ва­рягу», а своему долголетнему, после ухода Л. Жигарева, заместите­лю Григорию Андреевичу Зеленко, который некогда начал журна­листскую деятельность ее сотрудником в отделе науки «Литгазеты».

Вместо тех трудностей, с которыми сталкивалась редакция пре­жде и о которых, надеюсь, читатель уже получил представление, на Гришину долю выпали совсем другие, порожденные переходом на рыночные «рельсы». И, живя «на покое», впрочем, тоже изрядно ви­доизмененном наступавшей эпохой девяностых годов, Нина остро переживала новые журнальные мытарства, очень сочувствуя Грише и считая, что сама бы никак не «соответствовала» посту главреда в этой ситуации (с чем никак не соглашался один из ее бывших со­трудников и «крестников», талантливейший журналист Карл Леви-тин, упрямо твердивший, что «Нина Сергеевна все равно всех бы обаяла и всего добилась»).

По-прежнему предельно скромная, она искренно удивлялась тому, что сотрудники не забывают ее, звонят, навещают, хотя на мой (впрочем, разумеется, пристрастный) взгляд, в этом не было ровно ничего удивительного. Ведь она была крайне заботлива по отноше­нию к этим своим разновозрастным «детям», вникая в их дела и за­боты, не однажды приходя им на помощь, распознавая дотоле дре­мавшие в них задатки и активно побуждая развивать их.

Очень вспыльчивая, она была столь же отходчива. Да и свое недовольство-то порой выражала весьма своеобразно. К одной из своих любимых «подчиненных» она в таких случаях обращалась на «вы» и по имени-отчеству, от чего молоденькая «Ирина Михайловна» силь­но огорчалась. Приятельницы другой сотрудницы еще по универ­ситету диву давались, когда она — по их твердому убеждению, аб­солютно легкомысленное существо, — оказавшись под началом у Нины, стала дельным работником.

Вспоминают, что, когда будущий ответственный секретарь жур­нала Е. Щукина пришла в редакцию на «смотрины», то застала столь бурную перепалку Нины с Гришей, что в смятении пеняла «сватав­шей» ее Татьяне Чеховской: «Куда ты меня привела?!» А потом дол­гие годы трудилась с этими «крикунами» (кстати, и Таня была в сем отношении не промах!), которые, когда Катя заболела раком, сдела­ли все, чтобы всемерно продлить ее жизнь и облегчить страдания.

В ту пору «главред» порой нежно поглаживала Катин «ежик» — стриженую после облучения голову, вздыхая о ее прежних роскош­ных косах.

Больно, что ни-ко-го из только что названных уже нет в живых, как и Романа Подольного, великого эрудита, любвеобильного тол­стяка с раблезианским аппетитом, и постоянного автора журнала, тоже дебютировавшего у Нины еще в «Литгазете» — Натана Эйдельмана.

Но даже теперь, после ее смерти, у меня сохраняются самые доб­рые отношения с оставшейся горсткой ее повзрослевших «детей» — Галей Бельской и двумя Иринами — Бейненсон и Прус, а также с давно ушедшим из редакции Карлом Левитиным.

Трудность перехода после довольно бурной деятельности на по­ложение пенсионера в какой-то мере облегчилась для Нины необходимостью обживать купленную нами квартирку в кооперативном доме в подмосковном Красновидове, что она и стала поделывать с присущими ей увлечением, выдумкой и энергией.

Несмотря на случившиеся в жизни у всех у нас экономические осложнения, Нина, к счастью, наслаждалась подмосковной приро­дой, собственноручно создаваемым уютом и — тишиной, прямо-та­ки разительной по сравнению с заоконным гулом нашего Ленинско­го проспекта. Мы ходили в Консерваторию: Нина любила музыку (в детстве училась играть на рояле и даже добилась некоторых успе­хов, но потом играла все реже, хотя рояль еще долго следовал за ней при переездах из Ленинграда в Москву и с квартиры на квартиру). Сильно переживая услышанное, она довольно быстро утомлялась и удивлялась, что я, реагировавший куда менее остро, могу внимать «сладким звукам» чуть не часами.