Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

Вообще после осенних событий 1956 года — волнений в Поль­ше и венгерской революции (разумеется, названной в нашей печати «контрреволюцией!) — обстановка стала стремительно ухудшаться.

Столетием раньше, когда Венгрия тоже восставала, историк Сер­гей Михайлович Соловьев сетовал, что это тяжело «аукнется» в Рос­сии, и не ошибся: наступила жестокая реакция.

История повторилась. Активное же участие в происшедших со­бытиях польских и венгерских писателей, а также заметное оживле­ние в нашей собственной литературной среде побудило начальство к сугубой бдительности и «профилактическим мерам».

5 марта 1957 года, как раз в четвертую годовщину смерти Стали­на, в «Литературной газете» появились «Заметки о сборнике «Ли­тературная Москва». Их автор, прозаик Дмитрий Еремин — лауре­ат Сталинской премии за роман «Гроза над Римом» «о социальных противоречиях капиталистической Италии» (как говорится в Крат­кой литературной энциклопедии), одного из типичных для той эпохи «разоблачительных» произведений о «буржуазном Западе», — воз­вестил, что во втором сборнике «Литературной Москвы» возобла­дали «недуг мелкотемья» и «уныние», «тенденция нигилизма, одно­стороннего критицизма в оценках и в отношении ко многим корен­ным явлениям и закономерностям нашей жизни». Главный удар обрушился на рассказ Яшина «Рычаги», с горестным сарказмом рисовавший картину воцарившегося в обществе «двоемыслия». «Все земное, естественное исчезло...», — говорилось там о колхозном партийном собрании, участники которого вместо своих же недавних неофициальных оценок положения деревни ста­ли произносить мертвые, казенные речи: «В обстановке высокого трудового подъема по всему колхозу развертывается...» и т. д., и т. п.

Как ревизионистские по отношению к политике партии в литературе были охарактеризованы острые и страстные статьи Александра Крона и Марка Щеглова о театре и драматургии. Ожесточенно кри­тиковались рассказы Юрия Нагибина и Николая Жданова, стихи Николая Заболоцкого, Марины Цветаевой и молодого поэта Якова Акима, осмелившегося написать про свой родной город Галич:

Здесь возвеличивались, меркли

Районной важности царьки,

Поспешно разбирались церкви

И долго строились ларьки.

Выход статьи был приурочен к начавшемуся в тот же день пленуму Правления Московского отделения Союза писателей, посвященному прозе минувшего года.

Незадолго до этого состоялся съезд художников. Прошедший оживленно и даже бурно, изобиловавший горячими выступлениями против недавних руководителей Союза художников во главе с печально знаменитым Александром Герасимовым, создателем помпезных полотен о Сталине и прочих вождях и яростным гонителем целого ряда талантливых живописцев настоящего и даже прошлого, начиная с французских импрессионистов. Присутствовавший на съезде секретарь ЦК КПСС Д.Т. Шепилов произнес речь, понятую слушателями как проявление новых, более либеральных веяний.

Во всяком случае, открывавший писательский «форум» Николай Атаров с подъемом говорил о «необычайно ясном выражении» в этой речи «линии партии в вопросах искусства». Статья же Еремина показалась обнадеженной интеллигенции всего лишь мнением ортодоксов и ретроградов, в том числе — напечатавшего ее главного редактора «Литературной газеты» Всеволода Кочетова.

Всего лишь пять лет назад, в 1952 году кочетовский роман «Журбины» оценен критикой весьма высоко (была среди этих откликов и моя статья). Интересной показалась мне и глава его новой книги, напечатанная в «Огоньке», и я даже поспорил с Василием Гроссманом, пренебрежительно отозвавшимся о новом, еще не про­читанном мною фрагменте романа; к стыду своему, я заподозрил Ва­силия Семеновича в снобизме.

Однако, когда роман «Молодость с нами» был опубликован пол­ностью, я убедился в правоте «сноба» и на одном писательском соб­рании резко критиковал Кочетова.

Своего рода столкновение произошло у нас и по поводу романа Веры Пановой «Времена года».

По заказу «Правды» я написал вполне доброжелательную, хотя и содержавшую некоторые критические замечания рецензию. Она была набрана, и я уже предвкушал ее скорое появление. Однако шли дни, недели, а «Правда» молчала. Наконец, я позвонил тогдашнему члену ее редколлегии по литературе и искусству Григорию Иванови­чу Владыкину, который, немного помявшись, вдруг с раздражением, возможно, скрывавшим неловкость, отрезал, что эту рецензию печа­тать не будут. А вскоре в «Правде» появилась разносная статья Коче­това под грозным названием-окриком «Какие это времена?».

Рассказывали, что когда автору укоризненно сказали, что Панова болеет и такая статья для нее — тяжелый удар, бестрепетный Все­волод Анисимович заявил: мы, дескать, и впредь будем критиковать своих противников, не наводя справок об их здоровье.

В таком стиле он руководил и ленинградским отделением Сою­за писателей. Недаром его назначение в «Литгазету» вызвало чью- то эпиграмму:

Живет средь нас литературный дядя.

Я имени его не назову, —

Скажу одно: был праздник в Ленинграде,

Когда его перевели в Москву.

Добавлю, что когда некоторое время спустя на подмогу Кочетову был переселен в Москву и «Литгазету» еще и критик Друзин, впос­ледствии написавший о своем начальнике раболепную монографию, родилась новая эпиграмма, приписывавшаяся Казакевичу и заклю­чавшаяся горестным вопросом:

Ужель бедна дерьмом столица,

Что должен Питер с ней делиться?

Однако, дело было, разумеется, не только в личной кочетовской агрессивности. Критика «Литературной Москвы» набирала оборо­ты. В журнале «Крокодил» появился совершенно разнузданный по тону фельетон публициста Ивана Рябова о цикле стихов Цветае­вой. И на самом пленуме отнюдь не малочисленны оказались те, кто, пусть иногда с оговорками, поддержал и крепнувшую критику рома­на Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», и основные тезисы Еремина (так, критик Зоя Кедрина, впоследствии «прославившаяся» как «общественный обвинитель» на процессе Ю. Даниэля и А. Си­нявского, сожалела, что, дескать, существует тенденция, дабы глав­ным в литературе стал критический пафос), и его конкретные оцен­ки «Рычагов» и других произведений.

Иные деланно недоумевали, почему так «набросились некоторые товарищи на статьи И. Рябова и Д. Еремина, в которых они выска­зали свое мнение». Так своеобразно взывал к «свободе печати» на­чинающий прозаик Михаил Алексеев, незамедлительно приглашен­ный Кочетовым в редколлегию «Литгазеты».

В защиту же «Литературной Москвы» выступали не только одни из ее «родителей» — Маргарита Алигер и Вениамин Каверин, что вполне естественно, но и Лидия Чуковская, Любовь Кабо, Семен Кирсанов, Фрида Вигдорова, Геннадий Фиш, Евгений Евтушенко и, как говорится, ваш покорный слуга.