Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

Существовало и еще одно, весьма коварное обтстоятельство, из-за которого грядущее обсуждение могло принять кое для кого в редакции совсем уж «опасный поворот», как называлась известная пьеса Д.Б. Пристли. За месяцы совместной работы мы с Ниной Сергеевной все больше сближались.

Проведя юность в Ленинграде, она очень любила Театр Комедии, которым руководил Николай Павлович Акимов (кстати, в моем ре­дакционном портфеле был его прелестный едкий фельетон о мни­мом формализме... в животном мире, увы, входивший в самое решительное противоречие со всеми партийными директивами).

И уже знав об этом, я во время гастролей театра в Москве пригласил свое начальство, сиречь Нину Сергеевну, как раз на «Опас­ный поворот».

По своему обыкновению она сильно опоздала, так что я уже засом­невался, не раздумала ли она идти вместе с «подчиненным». Но тут Нина Сергеевна, наконец, появилась, еще более тщательно и изящно одетая, чем обычно, с прелестными сережками (точнее, клипсами), придававшими ее оживленному лицу особое очарование.

С той поры мы если и не зачастили в театры (работы все-таки было много), то и не раз вместе бывали там. Как-то приехали и в Центральную студию документальных фильмов на просмотр карти­ны о Ростове Великом, по приглашению автора сценария — Ефима Яковлевича Дороша, впоследствии нашего близкого друга, и там ко мне кинулся с шумными комплиментами по поводу одной моей ста­тьи вечно бурно-пламенный Ираклий Андроников (не скрою, к не­малому моему удовольствию, особенно поскольку сие случилось в присутствии милой спутницы!).

Мы стали бывать друг у друга дома, и Нина Яковлевна очень рас­смешила меня, когда, узнав про мой возраст, вдруг с крайней непос­редственностью воскликнула: «Нинка, он же на пять лет моложе тебя!»

У «Нинки» всегда хватало юмора, а секрета из своего возраста она не делала. Позже мы развлекались, читая биографические справки в маленьких книжечках «Библиотеки «Огонька»: большинство дам скромно сообщали только, где родились, и лишь немногие, как на­пример Алигер, честно признавались, что еще и в некотором году!

Встречая Новый 1957 год в Доме творчества в подмосковной Ма­леевке, я в полночь не без труда дозвонился в Москву поздравить Нину Сергеевну, и она потом говорила, что это было для нее значи­тельно и важно.

Весной же все окончательно решилось, и летом мы уже вместе с Ниной Яковлевной жили на даче на Пестовском водохранилище в деревне Румянцеве у двух поразительно работящих хозяев — Марии Ивановны и Ильи Дмитриевича Федосеевых.

Постепенно я узнавал все больше про Нинину семью, в чьей «ле­тописи» отразились многие события отечественной истории ныне минувшего века.

Отец Нины, Сергей Степанович Филиппов родился в 1884 году в смоленской деревне Буйково Ельнинского уезда. Его родитель рабо­тал по сплаву леса. К мелкому лесопромышленнику был отдан в ку­чера и сын по окончании земской школы. Потом отец определил его «мальчиком» к мелкому торговцу, а позже чернорабочим на фосфо­ритную фабрику.

При помощи дяди, токаря на Брянском заводе, находившемся на станции Бежица, Сергей Степанович был взят туда учеником. Здесь он не только освоил токарное дело, но и начал «политическую» жизнь: участвовал в нескольких забастовках, за что увольнялся, пока после одной из них, вызванной знаменитым Ленским расстрелом 1912 года, не получил окончательный расчет без права обратного поступления.

Тридцатилетним он перебрался в столицу, сначала на Путиловский завод, откуда был уволен как «неблагонадежный». Бежицкая история повторилась и в Петрограде, где Филиппов то работал, то увольнялся с известных заводов «Старый Парвиайнен» и «Новый Парвиайнен».

После всеобщей октябрьской забастовки 1916 года вынужден был перейти на нелегальное положение и уехал в Таганрог на Русс­ко-Балтийский завод. Новый короткий приезд в столицу был связан с выступлением на митинге в «Старом Парвиайнене» в годовщину 9 января с протестом против войны и царизма. Во избежание ареста оратор тут же вернулся в Таганрог.

После Февральской революции Сергей Степанович летом отправился на родину, где, примкнув сначала к «интернационалистам», затем к большевикам, возглавил Ельнинский уездный совет. В это время он, между прочим, назначил редактором местной газеты восемнадцатилетнего начинающего поэта, в будущем знаменитого Ми­хаила Исаковского, о чем тот вспоминал многие годы спустя. «О Фи­липпове рассказывали, — писал Михаил Васильевич в книге «На ельнинской земле», — что человек он умный, понимающий, очень справедливый и вообще хороший, но отнюдь не мягкий. Лицо его было всегда сурово и озабочено».

В конце 1918 года Сергея Степановича переводят в Смоленск председателем губернской Чрезвычайной комиссии. Начинается са­мый драматический период его жизни. Он командует войсками, по­давляющими несколько вспыхнувших в губернии мятежей, успешно разоружает одну из банд, смело явившись туда на переговоры безо­ружным, а во время столкновения с левыми эсерами получает пуле­вое ранение в руку.

Но особенно тяжело переживал Сергей Степанович, судя по воспоминаниям жены, так называемые «чистки» тюрем, сопровождав­шиеся расстрелами. С этих пор стал сильно пить (только несколько спустя, обладая большой силой воли, решительно, «враз», покон­чил с этим).

Переведенный в конце 1919 года в Москву на высокую должность командующего войсками так называемой внутренней охраны (ВОХР), Сергей Степанович — вероятно, на свое счастье, — вступил в какой-то конфликт с самим Дзержинским и с конца 1921 года стал стремитель­но понижаться в «чинах», а вскоре вообще ушел из этой «системы» на чисто хозяйственную работу. В 1923-1929 годах служил в Ленингра­де, в 1929-1931 — в Карелии, потом снова вернулся в Ленинград.

В 1935 году, вскоре после убийства Кирова, его исключают из партии (возможно, «отрыгнулось» пребывание в «интернационалис­тах», фактически приравненных к меньшевикам?). Однако на обсуж­дении этого вопроса в райкоме случилось неожиданное: нашелся че­ловек, знавший Сергея Степановича в годы революции и гражданс­кой войны и не побоявшийся заявить, что тот никак не может быть «врагом» (надо ли говорить, что годом-двумя позже он бы на такое не осмелился, с полным основанием опасаясь «загреметь» вслед за исключенным).

«Нисхождение», однако, шло своим чередом: к началу войны бы­лой «командующий» возглавляет всего лишь мастерскую «Севзападэлектромонтажа», а с августа 1941 года — Жилищное управление Фрунзенского района Ленинграда.

Эвакуировав жену (в моем «плюшкинском» архиве обнаружился даже посадочный талон на поезд 17 августа 1941 года), Сергей Сте­панович остался в осажденном городе с дочерью, по ее подозрениям, всячески урезывая свой все тощающий паек в ее пользу. Запомни­лось ей навсегда и то, как отец помогал женщинам наполнять ведра, бидоны и т. п. из перебитых снарядом подземных водных магистра­лей на Невском, ложась возле воронки наземь и дотягиваясь до бью­щей в глубине струи.