Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

Крупный, рослый мужчина, он так исхудал, что на висках образо­вались впадины, чуть не с кулак величиной. В марте 1942 года Нина вывезла его, уже находившегося в состоянии тяжелейшей дистро­фии, в Алма-Ату, причем в дороге у них украли чемодан со всеми документами.

Вернуться в Ленинград Сергей Степанович смог только в конце 1944 года и лишь после многомесячной тяжбы получил назад свою небольшую квартиру, занятую преуспевшей на продовольственном «фронте» (будучи сотрудницей мясокомбината) дамой, которая на­последок не только изрядно обобрала оставшееся там имущество, но даже, чего Нина никогда не могла ей простить, уничтожила единс­твенную хорошую фотографию отца — то ли со злости, то ли поль­стившись на раму.

Проработав на небольших хозяйственных должностях, Сергей Степанович умер 27 ноября 1948 года. Быть может, его кончину ус­корило то, что, когда он начал хлопотать о пенсии, столичные орга­ны НКВД в ответ на запрос ответствовали, будто у них нет никаких сведений о его службе в ВЧК, и это, естественно, сказалось при ис­числении трудового стажа.

Несколько лет спустя документы нашлись. Только «просителя»- то в живых уже не было.

«Школа» всего пережитого, участь многих сослуживцев, да и собственный характер не побуждали Сергея Степановича к слово­охотливости. Нине запомнились лишь отдельные, внезапно выры­вавшиеся реплики по адресу «грузинского осла» или (это по пово­ду колхозной жизни), что «барин мужика хотя бы кормил». Мож­но только догадываться, сколько он унес с собой всякого разного! В послевоенные годы к нему неоднократно обращались с просьбой написать воспоминания, но он только отмалчивался.

Его жена, Нина (по паспорту — Антонина) Яковлевна, в девичес­тве Щукина, была одной из дочерей дьякона, что впоследствии отя­гощало ее анкету. Муж даже сжег ее метрику. Побоялась она и пое­хать на похороны отца, дабы не скомпрометировать супруга — ком­муниста.

В юности в кругу ее друзей был будущий известный писатель- фантаст Александр Беляев. Окончив курсы, Нина Яковлевна стала сельской учительницей все на той же Смоленщине, навсегда запом­нив окружающую бедность, когда на всю деревню был чуть ли не единственный самовар. Однако быт и жалование самой учительни­цы были довольно неплохие.

Ее старшая сестра Екатерина пошла «в политику», стала эсеркой, даже была замешана в каком-то террористическом акте. Помимо же этого тоже учительствовала на Смоленщине, в Осельской волости. Известный земский деятель и просветитель Михаил Иванович Пого­дин (внук известного историка), однажды поручил ее заботам своего юного подопечного, уже упоминавшегося М.В. Исаковского, отправ­ленного в Москву для медицинского освидетельствования (у него была прогрессирующая болезнь глаз). «Один, без нее, — вспоминал Исаковский свое посещение знаменитой Алексеевской больницы, — я просто заблудился бы среди множества людей, в лабиринте ком­нат и коридоров».

«Неутомимая и всегда доброжелательная», по словам Исаковско­го, она водила мальчика и в Кремль, и в театры, и в Третьяковскую галерею, и в Музей изобразительных искусств.

После революции Екатерина Яковлевна эмигрировала, жила и умерла в Австралии. Мечтала заполучить в гости племянницу Нину, которой по тем временам такая «экскурсия» могла бы выйти боком.

Младшая же из сестер, Марика, стала актрисой, работала во мно­гих провинциальных театрах. Очень любила «деверя» Сергея Сте­пановича и, будучи маленького роста, при встрече весело повисала у него иа шее.

Ее артистизм и вкусы оказали определенное влияние иа Нину. Де­вочкой она иногда ездила на каникулы к Марике с мужем, например, в Архангельск, где те одно время играли.

Зимой 1943 года в Улан-Удэ маленькая «инженю» простудилась и умерла.

Единственный брат Нины Яковлевны стал церковным старостой и был вынужден покинуть родные места, как и раскулаченное се­мейство родичей Сергея Степановича — Вольские, которых при­ютила моя сердобольная будущая теща (увы, во многом на свою го­лову, потому что нравы и поведение этой семейки доставили Филип­повым много неприятностей и огорчений).

У Нины было счастливое детство, несмотря на неровные отноше­ния с матерью (обе были крайне вспыльчивы). Суровый и строгий отец бесконечно ее любил, так что одного этого тепла, по ее словам, хватило на всю жизнь.

Она окончила Коммунистический институт журналистики (КИЖ), где скоропалительно вышла замуж за красавца Бориса Абрамовича Черткова, несмотря на предупреждения знакомых и подруг насчет его «любвеобилия». Они, увы, оказались правы, и Нина почти сразу же начала с ним разводиться, чем остро затрагивала его самолюбие. Только война и его уход в армию затянули этот «процесс», и оконча­тельная «судебная» точка была поставлена лишь в 1948 году.

После института Нина начала сотрудничать в молодежной газете «Смена», а в первые же дни войны была зачислена там в штат.

(Из скупых ее рассказов о том времени: Среди первой страшной блокадной зимы созвали в Смольный комсомольцев на какое-то совещание. Ни дома, ни в редакции электричества давно не было. И когда в смольнинском зале зажегся свет, Нина увидела, как выглядят окружающие (а следовательно, и она сама). Ведший же заседание секретарь ленинградской организации Иванов (впоследствии расстрелянный по «ленинградскому делу», сам ухоженный и вылощенный... отчитал собравшихся за небритость, небрежность в одежде и т.п.

В известной мере «по-ивановски» существовал и главный редактор газеты: ему привозили из Смольного обед, распространявший по комнатам дразнящие запахи.)

Поскольку по «словоохотливости» она была в отца, придется вос­пользоваться написанным главным редактором «Смены» А. Блатиным в его позднейшей книге «Вечный огонь Ленинграда».

Приведя цитату из одного газетного материала, появившегося в ноябре 1941 года, автор книги пишет: «Эта корреспонденция ... при­надлежала перу Нины Филипповой, одной из самых молодых жур­налисток «Смены». Она недавно окончила Ленинградский институт журналистики и пришла в газету в первые дни войны. Но сумела войти в коллектив, что удается далеко не всем, уверенно взялась за дело и быстро стала вровень с более опытными сотрудниками... Вы­сокая, стройная, она к ноябрю, когда все мы успели изрядно поху­деть, стала тоненькой, как былинка. Но оставалась жизнерадостной, энергичной. Часто можно было услышать, как она восторженно рас­сказывает товарищам в редакции, что видела на заводе, о мужестве и стойкости юношей и девушек. Когда позднее Нина вынуждена была покинуть нас, чтобы спасти больного отца, мы остро почувствовали ее отсутствие и жалели, что потеряли способную журналистку».

Вывезя отца-дистрофика в Алма-Ату, где в семействе родственни­ков уже находилась мать, Нина стала проситься через ЦК ВЛКСМ, курировавший «Смену», обратно в Ленинград. Ее вызвали в Моск­ву и... оставили там — литсотрудником прессгруппы отдела агита­ции и пропаганды.