Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

Что ж, утешусь тем, что «отверженная» книга вышла в Словакии и дважды в Китае.

С неменьшей опаской, чем о Блоке, думал я о герое своей новой книги о Чехове. Что поделать! «Трусоват был Ваня бедный». И для начала пошел «в обход» — для серии «Жизнь в искусстве», выхо­дившей в издательстве «Искусство», написал биографию Левитана, поскольку чеховское «присутствие» в судьбе Исаака Ильича обще­известно.

И только потом прямо подступился к заветной теме, воспользо­вавшись некоторыми своими более ранними набросками — и в юби­лейной (к 100-летию со дня рождения Антона Павловича, в 1960 году), статье, и в более пространном очерке, вошедшем в мой «детгизовский» сборник «Высокое небо. Четыре портрета» (Пушкина, Гоголя, Чехова, Блока).

Книга о Чехове — одна из моих любимых (у покойной Нины Сергеевны — самая), писать ее было и «боязно», и очень интересно. Очень помогала своими замечаниями и советами мой постоянный, еще с книги о Твардовском, редактор издательства «Художественная литература» Софья Петровна Краснова, сама усердно перечитывав­шая в это время и Чехова, и обильную литературу о нем.

В отличие от «Щедрина» и «Блока», ряд глав и фрагментов этой книги (о «Лешем» и «Дяде Ване», «Вишневом саде», о полемике в «Скучной истории» с повестью Поля Бурже «Ученик», с Сувориным и др.) были предварительно опубликованы в периодической печати и вызвали небезынтересные читательские письма (например, писателя-историка В.М. Глинки).

По выходе же книги «А.П. Чехов и его время» она была добро­желательно оценена в рецензиях не только моего давнего знакомого Сергея Львова (увы, доживавшего свои последние годы) в «Друж­бе народов», но и многолетней исследовательницы чеховской жиз­ни и творчества Э.А. Полоцкой (некогда дебютировавшей в моем отделе в «Молодой гвардии»), В.А. Келдыша и В.Е. Хализева (лю­бопытно, что написанное последним было перепечатано из «Воп­росов литературы» в качестве предисловия к китайскому переводу). При новых изданиях в 1985 и 2004 годах книга была существенно дополнена.

Когда я в самом конце 1976 года заканчивал первый вариант «че­ховской» книги и уже порядком «выдохся», неожиданно позвонил Юрий Валентинович Трифонов, знакомый мне — пусть и не очень близко — еще со студенческих лет, с просьбой написать предисловие к его двухтомнику в «Художественной литературе». Причиной это­го его выбора было, вероятно, то, что в 1966 году я, один из немно­гих, печатно откликнулся на документальный очерк «Отблеск кост­ра» — первый подступ Трифонова к теме, впоследствии разверну­той и в огромной степени углубленной в романе «Старик», а в конце 1973 года принял участие в обсуждении романа «Нетерпение» (мне-то собственное выступление казалось довольно поверхностной имп­ровизацией, но Юра счел его интересным).

С величайшим «аппетитом» стал я перечитывать трифоновскую прозу, которая в чем-то соотносилась и перекликалась с чеховской (о чем и будет вскоре сказано в моей статье), тем более, что вокруг нее в ту пору кипели яростные споры, и я сам уже немного ввязался в них, резко возражая против дежурных упреков писателю в преимущест­венном внимании к быту, а не к «высокому» бытию.

Характерно было само название одной из статей этого рода — «... Фламандской школы пестрый сор», автор которой напрочь игнори­ровал лукавый, иронический смысл этой мнимой пушкинской ин­вективы:

Порой осеннею намедни

Я, завернув на скотный двор...

Тьфу, романтические бредни,

Фламандской школы пестрый сор!

Таков ли был я, расцветая,

Скажи, фонтан Бахчисарая.

С каким напускным негодованием «громит» Пушкин за этот мни­мый грех самого себя — наступающего зрелого, «онегинского» пе­риода!

Предисловие к двухтомнику позволяло доказательно оспорить предъявлявшиеся Трифонову претензии. Прочитав его, редактор книги, симпатичнейшая умница Татьяна Сумарокова, к сожалению, вскоре трагически погибшая, заявила, что сделает все, чтобы оно прошло (а сомнения были!).

Сам же Юра позвонил и лаконично сказал:

— Так обо мне еще не писали!..

В 1978 гаду двухтомник вышел с целехоньким предисловием. Увы, новых моих статей о трифоновской прозе («Второе дыхание» в «Литературной России» 1985 года и др.), писателю прочесть было уж не суждено.

После выхода «Чехова...» я, подстрекаемый добрыми отзывами критики и читателей о «Левитане», отважился взяться за книгу о Кустодиеве. Она имела очень трудную издательскую судьбу, подвер­гшись не только специфически искусствоведческим упрекам и тре­бованиям, но даже замечаниям несколько доносительского свойс­тва — об усмотренной в ней симпатии к русскому купечеству. И ког­да после всех редакционных мытарств книга все же увидела свет, то была обойдена в критике полнейшим молчанием. Между тем о ней одобрительно в личном письме отозвался такой строгий (и умев­ший быть крайне язвительным!) ценитель, как известный искусство­вед Александр Каменский. «Это, по-моему, лучшее, что о Кустодие­ве написано, — писала мне и его коллега Алла Александровна Руса­кова. — Самая объективная и благородная книга».

«ЗАГРАНИЦЕЙ». 5.

«ПРИСНИЛСЯ МНЕ СОН»...

Весной 1962 года мне сообщили, что я включен в состав писа­тельской делегации, которая осенью должна поехать в Болгарию.

Как известно, тогда бытовала шутка: курица не птица, а Болга­рия — не заграница. Больно уж похожи были друг на друга наши по­литические режимы! Болгарские руководители изо всех сил стара­лись копировать, подражать «старшему брату» и при этом нередко хватали лишку.

Поэт Божидар Божилов рассказывал, как сидел однажды ночью в кафе (большой был любитель такого времяпрепровождения!) и вдруг видит, что у входа возникает группа людей в форме хорошо извест­ных «органов» и направляется к его столику.

Ну, думает, всё... А они подходят, вежливо козыряют и вручают ему отнюдь не ордер на арест, а пакет от самого Вылки Червенкова.

Нынче вам и в словарях вряд ли удастся отыскать это имя. А в сталинскую эпоху то было первое лицо партии и государства.

В пакете же была подписанная этим небожителем верстка сбор­ника его высказываний о литературе и искусстве, составителем или редактором которого и был насмерть перепугавшийся Божидар. И ну никак невозможно было отложить отправку этой важнейшей «фель­дъегерской» почты до утра!..

Тем не менее, хотелось побывать в этой «незагранице», где, кста­ти, Червенкова давно сняли и заменили, уже, возможно, памятным хотя бы части читателей Тодором Живковым, который, воцарясь в 1954 году, надолго пересидел на посту даже самого Брежнева и — уж не за выслугу ли лет? — был еще в 1977 году пожалован звани­ем... Героя Советского Союза (впрочем, нам к этому не привыкать: вспомним хотя бы Насера).