Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

События следующего века в России горестно подтвердили спра­ведливость этого трезвого предостережения, высказанного задолго до того, как стали бурно дебатироваться вопросы о своевременнос­ти революции в России, а позже — построения социализма в одной стране.

Нынешний «отлив» от марксизма и всяческое поношение соци­ализма вообще горестно демонстрируют, как трагически и основа­тельно скомпрометировано, в сущности, не перестающее быть «до­рогим» дело установления справедливости.

И волны этого отлива увлекают многих назад — к тем самым «предрассудкам», против которых издавна сражались отнюдь не са­мые бесшабашно радикальные умы, будь это «предрассудок» монар­хизма или раболепное поклонение «золотому тельцу».

Несть числа как громовым анафемам социализму, так и умиль­ным панегирикам «августейшим особам», «их императорским вели­чествам», «рыцарям самодержавия», каковым новый директор наше­го Литинститута Б. Тарасов объявил в своем двухтомном труде Ни­колая I, благосклонно отозвавшись также о Бенкендорфе и Уварове, зато декабристов обвинив во всех смертных грехах.

Некогда академик И.П. Павлов всердцах заметил, что русский че­ловек «млел» перед революцией. Нынче «млеют» уже чуть ли не над временами крепостного права.

«...Маятник качнулся — начали поэтизировать дворянство. Все дамы XIX века стали женами декабристов. Все мужчины — Андрея­ми Болконскими», — справедливо иронизирует популярный журна­лист А. Минкин. И продолжает:

«Кого же это Пушкин называл «светской чернью», «светской сволочью»? Кто проигрывал в карты рабов? Кто травил крестьянс­ких детей собаками, содержал гаремы? Кто довел мужичков до та­кой злобы, что, поймав белого офицера, вместо того, чтобы гуманно шлепнуть, они сажали его на кол?»

Приведу лишь самый «невинный» пример. Писательница Л. Ави­лова, которую мы преимущественно знаем по ее воспоминаниям о Чехове, так вспоминала о детстве, проведенном в дворянской семье:

«Я боялась бабушку, отца, мать и наших бесчисленных, постоян­но сменяющихся гувернанток. В то время было очень принято кри­чать. Не в ссоре, а выражая свой гнев на человека, который обязан был слушать этот крик молча, покорно, без возражений и объясне­ний. Часто у этих людей (сиречь прислуги — А. Т.) дрожали коле­ни, искажалось от страха лицо: они были подчиненные, зависимые... «На кого?» — спрашивали мы, дети, друг у друга или у прислуги, спрашивали шепотом, с испуганными лицами, как только начинал­ся крик. Иногда нам отвечали, спокойно улыбаясь: «Ну, чего там? На Степку!» Всем казалось, что если кричали на Степку, то это не имело никакого значения. Ему было лет тринадцать-четырнадцать, он шле­пал босиком, у него была курносая, задорная физиономия, а на голо­ве никогда не приглаженный хохол, за который его было очень удоб­но таскать. И я раз видела, как мой отец возил его за этот хохол по полу около своего кресла, и никогда не могла забыть возмущения и злобы, которые охватили меня.

... «Что, Степка, больно?» — спросила я его тогда, отыскав его в чулане под лестницей, где он обычно ночевал. Он тряхнул головой, почесал черную пятку о свою коленку и засмеялся. «Щекотно!» — коротко ответил он... «Остриги свой хохол, — советовали ему, — не за что возить будет!» — «Ишь, а ухи», горячо возражал он...».

От властной бабушки перепадали подобные нежности даже лю­бимому внуку: «Один раз она замахнулась на него, чтобы ударить, но он уклонился, а она ударилась об раскрытую дверь и сломала себе руку».

Для полноты этой дворянской Аркадии не лишне добавить, что «в доме не было ни книг, ни журналов, ни газет».

А ну как «задорный» Степка дожил до семнадцатого года?!

И читая элегические печатные вздохи по временам, когда, по поч­ти молитвенному выражению писателя Бориса Васильева, «Россия жила по дворянскому менталитету», или заискивающие дифирамбы, говоря языком гоголевских персонажей, «Его Высокоблагородному Светлости Господину Финансову», с горечью видишь, как нараста­ет процесс «вымывания» из нашей жизни тех самых демократичес­ких и гуманных ценностей и идеалов, которые на словах провозгла­шаются.

Да слышны ли нам, доходят ли до нашего сердца голоса, донося­щиеся со страниц книг якобы «устарелых» классиков: «Прежде хоть что-то признавалось, кроме денег, так что чело­век и без денег, но с другими качествами мог рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение; ну а теперь ни-ни. Теперь надо скопить де­нежки и завести как можно больше вещей, тогда и можно рассчиты­вать хоть на какое-нибудь уважение. И не только на уважение дру­гих, но даже на самоуважение нельзя иначе рассчитывать» (Досто­евский).

«Мне хотелось бы перед смертью, — говорил Салтыков-Щед­рин, — напомнить публике о когда-то ценных и веских для нее сло­вах: стыд, совесть, честь и т. п., которые ныне совсем забыты и ни на кого не действуют».

И до чего же «несовременно» выглядят слова Александра Бло­ка о том, что «чин отношения к искусству должен быть — медлен­ный, важный, не суетливый, не рекламный». Какие насмешки мо­жет вызвать подобный совет у многих сегодняшних «телезвезд» и газетчиков самых разных направлений! «Он кажется мамонтом. Он вышел из моды... Прошли времена — и безграмотно». Ведь как раз рекламный стиль вкупе с развязностью весьма вольготно чувс­твует себя в этих «сферах», а вот сколько-нибудь серьезный «чин» кажется скучным и неуместным.

Сужу об этом не понаслышке, а и по собственному горестному опыту. Выше уже говорилось об известинской колонке «Книга неде­ли», где к началу девяностых годов было опубликовано около двух­сот рецензий. Однако вскоре, особенно с началом «реформ», словно какой-то песок стал попадать в отлаженный было механизм, и если новорожденная колонка, посвященная видеофильмам, мягко говоря, сомнительных достоинств, получила статус максимального благо­приятствования, то книжная стала буксовать неделями и месяцами, пока не прервалась совсем.

Никогда не догадаетесь, что показалось редакции вовсе уж лиш­ним и неинтересным: отзыв о прекрасном сборнике воспоминаний о Пастернаке, выпущенном издательством «Слово»! Хорошо еще, что «забракованную» рецензию тут же опубликовала «Общая газе­та» Егора Яковлева.

Зато «Известия» завели новую рубрику — «Гардероб», открыв ее статьей... «Платье для коктейля», а я как раз в те дни встретил у ав­тора, еще более «немодного», нежели Блок — Добролюбова, любо­пытные слова: «Бывает время, когда народный дух ослабевает, подавляемый си­лою победившего класса, естественные влечения замирают на время и на место их заступают искусственно возбужденные, насильно на­вязанные понятия и взгляды в пользу победивших, тогда и литерату­ра не может выдержать; и она начинает воспевать нелепые и безза­конные идеи победителей, и она восхищается тем, от чего с презре­нием отвернулась бы в другое время».