Карел Рихтер - Его звали Отакар

И вот, к удивлению общественности, каким-то образом был найден альбом с фотографиями.

Возникает вопрос: когда же у Яроша возникла эта любовь к фотографированию? Брат Иржи о ней ничего не знает. Да и мать его не упоминает о любви сына к фотографированию в своих рассказах:

«Это был хороший и необыкновенно живой мальчик. Больше всего времени у него уходило на спорт. Тренировки, соревнования…»

Да, об этом увлечении Яроша мы знаем, но все-таки, кажется, его интересы были гораздо шире и разнообразнее.

На учебу из-за усиленных занятий спортом у него не оставалось много времени, но сколько книг он прочитал!

«Мой сын заядлый и даже страстный читатель. Спросишь, бывало, у него: «Ты что, Отоушек, будешь сдавать экзамены по этим книжкам?» А он смеется. Сколько раз я просыпалась ночью и заставала его за книгой. Когда я начинала злиться по этому поводу, он брал фонарик и продолжал читать, укрывшись одеялом. Днем у него на чтение времени не было — школа, спорт, помощь по дому…»

Однажды мать прямо обыскалась восьмилетнего Отоуша. Появился он только к вечеру и в руках его красовался огромный букет из пшеничных колосьев. Оказывается, несколько часов он прилежно собирал на скошенном поле колоски, радуясь, какой красивый букет у него получается.

Ему, очевидно, нравилось доставлять людям радость, что свидетельствует о его сердечной доброте, с которой органически сочетались такие качества его характера, как старательность, деловитость, сознательность и необыкновенно развитое чувство вносить красоту во все, что делаешь.

«Помню, Ота собирал разные камешки. Он прикреплял их ко дну специальной коробки и у каждого камешка делал надпись. И почтовые марки он собирал, распределял их по темам и наклеивал в альбоме…»

Хорошо, но когда же он начал фотографировать? Загадка. Может, в военной академии и во время службы в Прешове? Или уже в Находе? Но почему тогда никто из семьи не знает об этом? И почему не сохранилось ни одного снимка с того времени?

Когда Отакар бежал за границу, он не мог взять с собой много вещей. Маловероятно, чтобы он тогда прихватил фотоаппарат. В случае задержания на границе обеими сторонами его легко могли посчитать за шпиона. В Лиготке Камеральне фотоаппарата у него не было, во всяком случае, его товарищ Лишка ничего подобного у него не видел. В найденном альбоме нет ни одной фотографии, сделанной в этой деревне, хотя именно здесь у него было больше всего возможности фотографировать. Все свидетельствует о том, что фотоаппарат он приобрел в Польше и первые снимки сделал как раз на пути из Лесны на восток.

Перенесемся опять в те тревожные сентябрьские дни, когда поезд с чехословацкими патриотами и сотрудниками консульства и посольства, которые тоже ехали в этом поезде в отдельном вагоне, почти без остановок мчится на восток. Воронки от разрывов бомб вдоль железнодорожного полотна, обгорелые вагоны и разрушенные здания у станций, забитых перепуганными беженцами напоминают о близости фронта. Фашистские танковые колонны подошли уже ко Львову.

Неожиданно поезд стал тормозить, проехал вправо от того места, где две колеи пересекались метров сто, и остановился. Впечатление было такое, что машинист просто не знает, по какому пути ему ехать.

Вдали у Львова гремела канонада.

Поручик Шмольдас высунул голову из дверей крытого грузового вагона.

— Где мы? Какого черта здесь остановились?

И тут он услышал грохот. Он приближался откуда-то сзади. Это поезд, понял он. Если машинист нас не увидит… Представить картину, что будет в таком случае, он уже не успел. Сзади раздался резкий гудок. Потом повторился еще дважды. Сын железнодорожника, он знал, что это означает. Машинист паровоза включил экстренное торможение и теперь с тревогой ожидает, удастся ли ему избежать столкновения. А мы ведь в предпоследнем вагоне, так что если поезд в нас врежется, то от нас и мокрого места не останется.

— Всем покинуть вагон! — пронзительно крикнул он и выпрыгнул первым… Он упал на насыпь и покатился под откос. В ту же минуту поезд дернулся, гремя сцеплениями, вагоны пришли в движение. Очевидно, машинист их поезда понял возникшую опасность. Вагоны катили все быстрее. Бедняга Шмольдас неуверенно поднимается вверх по насыпи. «Они же уедут!» Не чувствуя боли ушибленного плеча, ссадин, он лезет по насыпи на четвереньках, цепляясь за траву. «Подождите!» Забравшись на насыпь, он бросается вслед уходящему поезду. Он уже задыхается, но ему удается поравняться с дверью последнего вагона. Кто-то зовет его, но он никого не видит и только протягивает руку, ища, за что можно уцепиться. И тут он услышал:

— Давай руку! — Шмольдас почувствовал железную хватку, подпрыгнул и с помощью этой железной руки, поддержавшей его в воздухе, вскочил на подножку. Теперь он уже видит, что рука, вовремя помогшая ему, принадлежит Отакару Ярошу. Тот для большей уверенности схватил его другой рукой за пиджак и втащил в вагон.

— Ну ты даешь, парень! Еще бы чуть-чуть…

Шмольдас благодарно смотрит на него серо-голубыми глазами:

— Спасибо, Ота!

Дневник Шмольдаса запечатлел некоторые характерные моменты их тогдашней жизни.

«11 сентября, понедельник. В первой половине дня занимались обычными делами в лагере. Затем неожиданно последовал приказ готовиться к эвакуации. Примерно в 6 вечера мы вышли из лагеря, а в полночь выехали из Лесны. Получил хороший нагоняй за неорганизованную погрузку оборудования.

12 сентября, вторник. В середине дня проехали Сарны, откуда 22 года назад наши отцы отправились к Зборову. Ночью мы остановились перед светофором и в нас чуть было не врезался другой поезд. Я выскочил из вагона, но все обошлось благополучно.

13 сентября, среда. Утром от Кросно свернули на Тарнополь, так как Львов уже занят немцами. Едва мы покинули Кросно, как на этот населенный пункт обрушилась немецкая авиация. Вечером прибыли в Тарнополь, но там настолько все было разрушено, что мы вынуждены были отправиться в Глубочек Вельки, где мы и расположились».

Да, все было именно так. Немецкие бомбардировщики полностью уничтожили тарнопольскую железнодорожную станцию. Дальше было ехать нельзя. Паровоз задним ходом отвел вагоны назад до станции Глубочек Вельки, расположенной примерно в 9 километрах от Тарнополя.

«Выходи из вагонов! Строиться по ротам и взводам!»

По приказу командира личный состав был размещен по домам и сараям. Штаб расположился в бывшей панской усадьбе. Выделенные из внутреннего наряда бойцы слушали у радиоприемника передачи польского радио. Поручик Ярош со Шмольдасом ускоренным темпом создавали телефонную сеть.

Штаб ожидал приказов польского военного командования в Тарнополе. Нервы у всех были напряжены до предела. Обстановка менялась каждую минуту, приказы противоречили один другому.