Карел Рихтер - Его звали Отакар

Он получил трудную задачу и, выполняя ее, хотел показать всем, что умеет. Кое-кому может показаться непонятным, почему он сам попросил доверить ему оборону Соколова. Подпоручик Шеер, который как врач более чутко фиксировал психологические состояния, наблюдал удивительный энтузиазм и одухотворенность, которые отражались на лице Яроша. Таким оно оставалось и во время боя. Он понял: мужество и целеустремленность этого человека простираются так далеко, что он не боится даже смерти.

С утра до ночи в Соколове стучат ломы и кирки, высекая при попадании на камни искры, раздается скрип лопат, выбрасывающих наверх мерзлую землю, слышатся голоса женские, мужские, детские. Люди умудряются даже шутить, смеяться. Бойцы заигрывают с девчатами, каждый старается выглядеть бойчее, сильнее. В эти минуты они совсем забывают, что смерть от них так близко.

Разведчики уже повстречались с ней. Небольшими группами, в белых маскировочных халатах, они проскальзывали между позициями боевого охранения и, выстроившись гуськом, исчезали за холмами в лесу. Во время таких вылазок ребята порой оказывались в таких переделках, что у них застывала кровь в жилах. Об одной такой истории поведал Антонин Корима, один из самых отважных разведчиков.

«Я, Черны, Голиан… нас было человек пять. Мы вошли в одну деревню, располагавшуюся рядом с Тарановкой. Нашей задачей было обнаружение немецкого штаба. При этом главным ориентиром для нас служили телефонные провода. Дело шло к утру. Мы вошли в крайний дом. Там были две женщины. Они дали нам холодную вареную картошку — мы были голодны. Женщины рассказали нам, что в деревне немцы, и показали, где в лесу находятся у них танки. Я послал одного, чтобы он лично проверил. Пока посланный разведчик отсутствовал, эти женщины заманили в дом двух немцев. Мы хотели привести пленного. Но эти двое оказались необыкновенно дерзкими и строптивыми. Что мы только с ними не делали, даже грозили оружием, но они качали головами, отказываясь говорить. Добровольно с нами они идти не хотели. Вести их силком, забив кляп в рот и связав руки, было опасно, парни были здоровенные и могли по дороге, воспользовавшись каким-нибудь случаем, попытаться бежать и, таким образом, выдать нас. Поэтому мы вынуждены были их потихоньку ликвидировать за стогом. К этому времени мы уже все знали о танках. Возвращаемся мы, значит, назад, чтобы доложить о разведанном Ярошу. Подошли к хутору прямо перед Соколовом, насчитывавшему пять домов. Вдруг кто-то проговорил шепотом: «Немцы!» Мы залегли у навозной кучи. Но фашисты уже заметили нас. Тогда я подзываю Пепика Черны, самого быстрого из нас, и приказываю ему бежать в Соколово. Тот помчался по лощине, но, не пробежав и двухсот метров, наткнулся на немецкую разведгруппу, состоявшую из семи — десяти человек. Пепик, оставшись незамеченным, быстро залег и, подпустив их поближе, расстрелял из автомата. Мы в это время уже драпали по редкому лесочку. Голиан метнул в сторону две гранаты, а сами мы побежали в противоположном направлении. Немцев это, очевидно, ввело в заблуждение. Они пошли в сторону взрывов гранат, поливая лес из автоматов. Вскоре мы были уже у Соколове…»

Сведения, которые доставляли Ярошу разведчики, говорили о том, что противник передислоцирует свои танковые и моторизованные подразделения из Тарановки в направлении Соколово, стычки чехословацких разведывательных дозоров с немецкими учащались.

Время поджимало. Никто не мог сказать, как долго еще продержится невдалеке отсюда, в Тарановке, остаток билютинского гвардейского полка. День, два? А может, всего лишь часы? Разведка установила, что оставшихся гвардейцев атакует множество танков. Если падет Тарановка, то следующим препятствием на пути врага будет Соколово. Это может случиться каждую минуту. Сил у защитников Тарановки становится все меньше и меньше.

Продолжается рытье окопов под присмотром саперов. Работа идет и днем и ночью. Дело продвигается медленно и с большим трудом. Руки бойцов покрылись кровавыми мозолями.

Надпоручик Ярош обходит позиции взводов, контролирует ход работы. По окраине деревни прошла бесконечная извилистая линия окопов, ходов сообщений. Основные и запасные огневые позиции… Всегда чисто выбритый, опрятный, он ходит и ходит, вымеряет длину и глубину окопов, испытывает прочность креплений, разворачивает план, сравнивает его с тем, что проделано в действительности. И постоянно подбадривает, убеждает, проявляя непоколебимую основательность и тщательность. Он появляется в окопах на южной окраине деревни, у выдвинутых вперед наблюдателей, на западной стороне Соколова, везде. Он ни о чем не забывает.

Ярош хорошо знает, что никто героями не рождается, и их бой с противником на направлении его главного удара ни для кого легким не будет. Но своим бойцам он верит. Он проводит с ними большую часть времени, курит махорку, хвалит, выспрашивает то об одном, то о другом, ругает немногих нерадивцев, которые выкопали мелкие окопы, не осознавая, что тем самым они подвергают свою жизнь большому риску.

Однажды, делая свой обычный обход, он оказался у позиции взвода ротмистра Ружички. Еще издали он увидел, что командир взвода спорит о чем-то с Остапом Богдановичем Шеметом. В его домике было расквартировано одно из отделений взвода. «Молодец» Ружичка, заслуживший в свое время благодарность командующего Воронежским фронтом и за которым так и осталось это прозвище, приказал оборудовать пулеметное гнездо у угла сарая, принадлежавшего соседу Шемета.

Бойцы как раз прикрывали окоп ветвями деревьев.

— Э, нет, ребята, так дело не пойдет. Эти ветки не защитят вас даже от винтовочных пуль. Сюда нужны хорошие бревна.

— Хорошо, отец, но где их взять? Не будем же мы рубить деревья в вашем саду?

Старик повернулся к Ярошу:

— Отсюда ведь плохо стрелять, да и приличное укрытие здесь трудно сделать. Разве я не прав, товарищ командир?

Он взял Яроша за руку и подвел его к своему дому. Там Остап Богданович вытащил откуда-то топор и принялся разбирать рубленую пристройку.

— Вот сюда поставьте пулемет, — бросил он, продолжая орудовать топором.

Бойцы удивленно крутили головами. Неужели ему не жаль ломать собственное строение! Но старый Шемет знал, что делал. «Дом после войны будет легко построить, а вот жизнь человеку никто не вернет».

Васил Дуб качает головой:

— Да, Гитлер, конечно, просчитался. Разве можно поработить таких людей?

— Старик прав, — сказал Ярош Ружичке так, чтобы никто другой его не услышал. Не в его привычке было подрывать авторитет своих командиров в присутствии подчиненных им солдат.

— Я знаю, — тоном провинившегося человека произнес ротмистр. — Я просто не хотел разрушать его избенку. Это могут сделать и без нас гитлеровцы.