Вадим Месяц - Дядя Джо. Роман с Бродским

В подвале у него, кроме мебели, стояли ящики эротических журналов, подшивки за последние десять лет: Penthouse, Hustler, Club. Целое состояние для букиниста и онаниста. Я давно положил глаз на это сокровище, тем более что увлекался винтажной эротикой. Сегодня маньяку было не до меня. Он поспешно сгрузил мебель в мой седан, набив его до отказа. Сказал приезжать еще, если что понадобится. Я представил себе, как Норман дерет свою фригидную невесту, и сплюнул.

Я даже не заметил, как переехал из Хобокена в Джерси Сити. Фостер прожил с Хелен всю жизнь, полюбив ее со школьной скамьи. Как в старинных книгах. Настоящая любовь. Достигнув сорокалетия, она решила от него уйти. Она не выбрала сына Рокфеллера, не уехала с принцем на Сейшельские острова — просто переселилась на соседнюю улицу. Фостер состарился. Горечь в его стихах сгустилась. Он съездил в Париж и привез себе нежного друга. Джинни был парень молодой и никак с поэзией не связанный. Судя по тому, как он смотрел на Эдварда, к стихам тянулся. Они поселились в квартале от меня. Хелен с новым мужем тоже перебралась в Джерси-Сити и жила в в десяти минутах ходьбы от нас. Смысла этой рокировки я не понимал, но перемене мест был всегда рад.

Я выгрузил барахло у нового жилища. Поднял его на второй этаж в три захода. Сходил в супермаркет за лампочками. Вскоре в моей новой хате стало светло и уютно.

— Помнишь, как в армии вы обосцали пьяного майора? — закричала в трубку Маргарет. — Приезжай скорее. У нас на диване спит пьяный Бурбулис.

— Кто?

— Бурбулис. Он самый.

— Ой.

— Жрали лосятину с Эрнстом до утра. Потом он срубился, а Эрнст куда-то уехал.

— Он — охотник?

— Какой охотник? Приезжай — посмотри. Он не охотник. Он — дичь.

Я судорожно размышлял, что в такой ситуации могу сделать. Упускать добычу было нельзя. Подсудные дела отметались.

— Давай сделаем ему велосипед, — предложил я. — Покрасим зеленкой.

Бурбулис был злым гением моей молодости. Препод марксизма-ленинизма из Уральского политехнического. Встрепенулся на заре перестройки, поняв, что жизнь можно изменить. В кругу друзей оставался «гнусавым Генкой». Стал доверенным лицом Ельцина. Развалил империю. С его подачи бульварная пресса называла моего отца казнокрадом и сердцеедом, евреем и антисемитом, сталинистом и власовцем.

Карьеру Геннадия Эдуардовича я наблюдал в наглядном виде. Через депутатскую комнату. Депутатом не был, но услугами пользовался, благодаря номенклатурному положению папаши. Карьерный рост Бурбулиса проследил по его зимним шапкам. Кролик. Нутрия. Ондатра. Горбачевский пирожок он носил в кармане.

Бурбулис ассоциировался в моем мозгу с цареубийцей Юровским [64] Яков Юровский (1878–1938) — советский партийный и государственный деятель, чекист, один из участников расстрела Николая II и его семьи. . Оба считали, что сделали великое дело, и патетически обделались.

Я позвонил знакомому попу, алкашу, с которым когда-то закорешился в рюмочной напротив «Русского самовара».

— Можешь исповедать одного мудака?

— Меня давно лишили сана.

С расстриги взятки были гладки. Шоу не получалось. Я купил две канистры на бензозаправке, поехал в синод, на 93-ю улицу.

— Клиент на месте? — ворвался я в студию к Неизвестному.

Маргарет выглядела на удивление расслабленной и даже томной.

— Дай ведро.

— Зачем?

— Православный обряд требует ведра.

Больше всего меня возмутило, что Бурбулис жрал мои каштаны. На столе валялась гора кожуры от них, и я подумал, что мое возмездие слишком гуманно.

Депутат спал в той же одежде, в которой его свалил сон. В сером пиджаке с отливом, при розовом галстуке. Губы его по-младенчески чмокали во сне. Я перелил содержимое канистры в мусорное ведро, подошел к нему и ливанул все его содержимое ему в харю. Он поднялся совершенно ошалелым и побледневшим. В глазах его мелькали ужас и удивление.

— Умягчи наша злая сердца, Богородице, и напасти ненавидящих нас угаси, и всякую тесноту души нашея разреши. На Твой бо святый образ взирающе, Твоим страданием и милосердием о нас умиляемся и раны Твоя лобызаем, стрел же наших, Тя терзающих, ужасаемся. — Я плеснул еще немного святой воды, отдающей мусорницей. — Не даждь нам, Мати Благосердая, в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути, Ты бо еси воистину злых сердец умягчение, — сказал я с неплохой дикцией и вылил ему в лицо второе ведро воды. — Аминь.

Маргарет просекла ситуацию и на время совершения ритуала удалилась. Я отшвырнул ведро в сторону кухни и тоже ушел, хлопнув дверью.

Через час она позвонила мне, сказав, что «гнусавый» вызвал такси и отправился к себе в гостиницу. Встретиться мы решили на следующий день, чтоб не вызывать подозрений Неизвестного. Прошел и день, и второй, и третий, но Эрнст не поднимал этой темы. Вероятно, Бурбулис не стал делиться с ним деталями происшествия либо забыл всё с похмелья как страшный сон.

Один интриган хотел женить меня на аристократке. Монархист, говноед, голубая кровь. Кандидатурой я был подходящей. Сын академика, кандидат наук. Не бандит. К новым русским отношения не имею. Как ни верти — культурная элита. Сибирское прошлое картину немного портило, но «на безрыбье и рак — рыба». Об аристократии я знал мало. Читал воспоминания Врангеля, Деникина, Краснова. Интересовался атаманом Семеновым и бароном Унгерном. Представление о дворянстве имел через кино. Дворжецкий, глядящий на умирающего коня. Кайдановский, сказавший хаму — «хам». Персонажи были сильны характером и обаятельны. Им хотелось подражать.

Русские аристократы Америки от киноактеров отличались. Они были стары и маловменяемы. Они носили напудренные пергаментные лики вместо лиц и постоянно крестились. Все, за исключением князя Щербатова. С этим насмешливым стариком, предводителем местного дворянства, я иногда имел честь разговаривать, посещая собрания в клубах Нью-Йорка. Князь внимательно следил за происходящим в России, в политике ставил на Руцкого, даже после расстрела парламента. Знал жизнь народа и цены на водку.

— Путин — латыш Путнис, — говорил он. — Счастья России он не принесет.

Я не понимал сути его пророчеств. Щербатов в жизни перевидал множество людей. Был знаком с Керенским, Муссолини, батькой Махно. Видел Ленина и Гитлера. Я слушал Алексея Павловича с прилежностью гимназистки.

За бокалом шампанского разговорился с дамой, которую мне сватал Каштанов. Надя Бобринская, если не ошибаюсь. Она была в голубом платье и бусиках из речного жемчуга. Яблочное славянское тело, воплощенная скромность. Я заговорил с ней о нобелевском лауреате Германе Гессе.

— Ну и как? Ничего особенного? — с надеждой спросила она.