Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

Свежий весенний воздух будоражит меня, пока я, громко шлепая туфлями по тротуару, мчусь по Марси-авеню, оставляя позади неспешно текущую толпу. Я хочу успеть домой первой. Улицы запружены школьницами в складчатых юбках, переполняющими тротуар и стекающими на обочину. Машины гудят, медленно проезжая мимо. Я чувствую, как рубашка врезается мне в шею, расстегиваю верхнюю пуговку и с глубоким вдохом расслабляю воротничок. Вокруг нет ни одного мужчины — не сейчас, не в это время, когда вся улица принадлежит мне, и только мне одной.

Зейде встает в четыре утра и отправляется изучать Тору в синагогу через дорогу. Когда я просыпаюсь около восьми, он возвращается домой, чтобы по-спартански позавтракать цельнозерновым тостом с ломтиком плавленого сыра и кусочком бледно-зеленого перца. Он сидит напротив меня за маленьким кухонным столом, и я с любопытством наблюдаю за тем, как он ест, превращая этот процесс в ритуал с точно выверенными движениями — нарезает еду мелкими кусочками и вдумчиво их жует. Зачастую его так поглощает процесс еды, что он не реагирует, когда я к нему обращаюсь.

Он вслух произносит благословение после еды, перед тем как уйти в свой кабинет этажом ниже, где он вроде как работает над каким-то проектом о недвижимости или финансовой сделкой, которую сейчас проводит. Никто не знает, чем на самом деле занимается Зейде. Купец он или мудрец? Я всегда задаюсь вопросом, где его место на древней шкале равновесия между коленами Иссахара и Звулуна?

Они были одними из родоначальников двенадцати колен Израилевых. Звулун занимался морской торговлей, а Иссахар изучал Тору, и для того, чтобы семье Иссахара было на что жить, а Звулуну на том свете зачлись добрые дела, они заключили договор: Звулун будет обеспечивать Иссахара, если сможет разделить половину благословений Иссахара, которые тот получит благодаря учебе. Соглашение было достигнуто — и его блюли на протяжении тысяч лет, и в Вильямсбурге такой взаимообмен до сих пор в ходу.

Вильямсбург изобилует коллелями [70] Коллель — учебное заведение для взрослых мужчин, где с утра до вечера изучают Талмуд и раввинистическую литературу. Похоже на ешиву. — специальными учебными заведениями. Эти заведения полнятся серьезными молодыми людьми, приникшими к древним текстам, а их самих и их семьи спонсируют богатые члены общины. Иногда этих ученых зовут бенк-кветчерами — буквально «завсегдатаями скамеек» из-за того, что все свое время они проводят на грубых деревянных скамьях, которыми уставлены здания коллелей .

Даже если у вас нет состояния, вы можете с тем же успехом изучать Талмуд. Это престижно. Любая девушка брачного возраста мечтает, чтобы ее свели с блестящим молодым ученым — тогда она сможет хвалиться подружкам, какой отхватила улов, и обзавестись солидным приданым, которое обеспечит ее богатый отец. Деньги всегда роднятся с ученостью. Так происходит на протяжении множества поколений.

Зейде в местной общине считают и ученым, и бизнесменом. Днем погруженный в финансовые отчеты, ночами — в Талмуд, он берется и за то, и за это, но все ли ему удается? Я не так-то много знаю о жизни Зейде. Деньги у нас, может, и есть, но мы точно ими не разбрасываемся. Баби много лет умоляет его заменить потертый синий ковролин в столовой, но Зейде настаивает, что люксус — роскошь — не то, чем следует наслаждаться на этом свете. «Насыщение разума, а не тела, — говорит Зейде, — вот в чем цель жизни. Роскошь только умертвит твое сознание, притупит твою душу».

Роскошь ли это — освободить Баби от хлопот с уборкой крошек от халы [71] Хала — плетеный хлеб, обязательно присутствует на столе в шабат. и выведением пятен от виноградного сока, въевшихся в ворс? Она так мечтает о деревянных полах.

Я ношу подержанную одежду, в то время как девочки в школе щеголяют модными штучками из «Галантереи Фридмана». Всем известно, что плиссировка вышла из моды, а узор в ромбы — вошел, но к тому времени, когда я смогу надеть такую вещь, будет уже слишком поздно.

Зейде говорит, что я должна нести свое страдание с достоинством, как стяг победителя. «Ты избранная, — говорит он, — и это куда дороже, чем что угодно из галантерейного магазина».

Каждая еврейская девочка, говорит Зейде, есть бас мелех — дочь царя. Будь твой отец важным человеком, спрашивает меня Зейде, например, королем, стала бы ты разгуливать в рваной и грязной одежде, позоря его? Нет, пылко возглашает он, обрушивая ладони на стол, ты вела бы себя так, как подобает королевской особе, потому что весь мир ждет, что ты продемонстрируешь истинное величие. Точно так же, продолжает объяснения Зейде, обстоит дело и с нами, богоизбранным народом, и нам следует вести себя подобающим образом — как отрокам славного монарха, дабы не посрамить Отца нашего Небесного.

Учительницы в школе часто повторяют нам эту метафору. Иногда меня подмывает спросить у Зейде, не стоит ли мне бегать по улице с криками, словно ненормальная, как и подобает дочери моего истинного биологического отца, который бесцельно разгуливает всюду в грязных рубашках, беседуя сам с собой, но я этого не делаю, потому что не хочу видеть боль на лице Зейде при напоминании о его бремени. Подумать только, Зейде пережил войну, чтобы привести в этот мир новых еврейских детей на замену погибшим, но при этом сам вынужден сносить страдания, которые причиняют ему собственные дети!

Мой отец был не первым и не последним бедствием из тех, что постигли нашу семью. Совсем недавно сын моего дяди Шулема семнадцати лет от роду сошел с ума. Нервный срыв Баруха стал для Зейде сильным ударом. В родной семье его считали вундеркиндом, раввины и учителя нахваливали его за выдающиеся успехи в изучении Талмуда. К моменту, когда ему диагностировали острую параноидальную шизофрению, он уже утерял способность складно говорить и изъяснялся на странном наречии, которого никто не мог понять. Зейде несколько месяцев держал его запертым в одной из комнат в своем офисе, подсовывая ему под дверь подносы с едой, которую готовила Баби. Он не хотел выпускать его, опасаясь ущерба, который нанесет нашей семье появление еще одного помешанного, разгуливающего по Вильямсбургу. Но однажды Барух все же вырвался на свободу, пробив дверь кулаками и изранив все руки до крови. Крики его звучали утробно, они безостановочно вырывались из его глотки, будто выло раненое животное. Он разломал все, до чего смог добраться. Врачам из скорой пришлось скрутить его в коридоре и вколоть ему успокоительное. Я наблюдала за всем этим с верхней лестничной площадки, заливаясь слезами.