Джеймс Брендон - Зигги Стардаст и я

– Да, чувак. Намного.

Покачиваемся в такт музыке, наши руки выполняют движения синхронного плавания к звездам. «I’ll see you on the DARK SIDE OF THE MOON…» – одновременно горланим небесам, удивляя друг друга – и разражаемся хохотом.

– Приятно видеть тебя таким, – говорит он.

– Каким?

– Не знаю. В школе ты такой… тихий.

– Ой! Ты, можно подумать, не такой себе – «здравствуйте-э, меня-а зовут Уэ-эб, и я живу на Острове Одинокой Парты, где никто-о не может поговорить со мной, и я са-ам не желаю ни с кем разговаривать».

Серьезно, откуда эта штука с британским акцентом?

– Ты странный.

– Не такой, как все, имеешь в виду?

– Да, чувак… не такой, как все.

– Это лучшее, что во мне есть, – ляпаю вдруг ни с того ни с сего. Кто этот парень? Мне нравится этот парень. Такое ощущение, будто я наполняюсь пузырьками газа. Словно только что высосал три бутылки Поднимающей Настроение Газировки.

– Именно, Джонатан. Именно…

Мои руки по-прежнему парят в воздухе.

– Но не такой странный, как ты, – отвечаю.

– Ты считаешь меня странным?

– Ну, не то чтобы странным… Таинственным.

– Таинственным, да ну, серьезно?

– Ага.

– А тебе нравится таинственное?

Я только улыбаюсь.

– И вообще. Я – совсем другой, – говорит Уэб.

– Почему это?

– Потому, чувак, что я не вписываюсь.

– И что ж, думаешь, я вписываюсь?

– Ну, да. Прежде всего, ты белый…

– Угу. А как насчет Старлы и, не знаю, всех остальных чернокожих ребят в школе? Цвет кожи ничего не значит.

– Он значит все . – Это слово вылетает из его рта; я роняю руки. – Ты не можешь знать, каково это… – шепчет он.

– Извини… я не хотел…

Пластинка заканчивается. Игла со щелчком возвращается в стартовое положение. Проигрыватель выключается. Мы лежим в молчании.

– И, если ты посоветуешь мне управлять негативом, я защекочу тебя до смерти.

И я тут же советую. Просто чтобы проверить серьезность его намерений.

Оказывается, он серьезно.

– УЭБ! Прекрати! О боже мой! Перестань!!!

– Я тебя предупреждал! – Он садится верхом на мой живот. Сквозь меня проносится искра.

– О-О! ПРЕКРАТИ! Серьезно, перестань! Я дышать не могу.

– Ой! Правда? – Парень со звезд смотрит на меня. Вокруг него мигают рождественские гирлянды. Черные волосы струятся, точно штормовое море.

– В смысле, нет. Не так, как тогда. В смысле… надо музыку поставить. – Я вскакиваю, торопливо перебираю пластинки, точно кто-то нажал перемотку на моем встроенном плеере. Пытаюсь найти идеально подходящую к этому моменту песню. – Уф. Да где же она?

– Кто?

– Роберта.

– Кто такая Роберта?

– Роберта Флэк. – Он только пожимает плечами. – Ты что, не знаешь Роберту Долбаную Флэк?! – Мотает головой. – Да она же Верховная Богиня Соула всей Вселенной, Мать Всего Сущего! Ее голос течет медом и облепляет тебя поцелуями, и ты просто валяешься в ее липкой сладости до конца жизни, навеки приклеенный к ее сердцебиению, потому что, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, эта девушка увезет тебя на ракете к твоим мечтам и никогда не вернет обратно.

Он смотрит на меня во все глаза.

– Ничего себе!

– Да. «Ничего себе» – это как раз в точку, – говорю я, снова роясь в альбомах.

– Значит, как я понимаю, она тебе нравится?

– Что?..

Да где же ее альбом? Слышу, как Уэб смеется за моей спиной, я тоже начинаю посмеиваться, и вскоре к нам дружно присоединяются альбомные обложки. Диана Росс вполне могла бы подойти к этому моменту, да и Кэрол Кинг неплоха. Ой, ой, Арета Франклин? Нет, но да, но нет…

О! «The look of love» Дасти Спрингфилд. Годится. Ставлю пластинку и снова плюхаюсь на солнечное кресло-мешок. О да, отлично подходит. Закрываю глаза. Я знаю, Уэб смотрит на меня, потому что чувствую его дыхание, пахнущее вишневыми леденцами.

– Наша дружба не зависит от таких вещей, как пространство и время, – наконец говорит он.

– Что?

– Цитата, которую мистер Дулик дал из книжки про чайку. Для доклада, помнишь?

– А. Точно. Совсем забыл.

– Если дружба зависит от таких вещей, как пространство и время, – повторяет он, – значит, мы сами разрушим наше братство в тот миг, когда сумеем преодолеть пространство и время! Но стоит преодолеть пространство, и единственное, что остается, – это Здесь. Стоит преодолеть время, и единственное, что остается, – это Сейчас.

Я смотрю на него.

– Это та цитата, что он нам дал? Ты уже знаешь ее наизусть?

– Глубокая мысль, чувак. Прекрасная.

Он убирает волосы за уши, и лицо растягивает широкая улыбка. Уэб похож на мультяшного персонажа. Я начинаю хихикать.

– Что такое? – спрашивает он.

– Не знаю. Наверное, следовало бы поработать над докладом…

– Ага… наверное.

– Трудно сосредоточиться… – говорю.

– Да уж…

– Твои глаза такие… не знаю… они что-то странное со мной делают…

– Правда? Твои тоже делают со мной что-то странное, Джонатан.

– Я понимаю. Обезьяны постоянно над ними потешаются…

– Я не это имел в виду.

– Боже! Я только что вспомнил… – Я сажусь.

– Что?

– Обезьяны. И Скотти. Он болеет. Мы не видели его с того вечера на озере, и… О боже, мы же будем выступать в один день с ними, они подумают, что мы с тобой геи или еще что, и… – обрываю себя. Проклятье. Это я тоже сказал вслух. Изучаю его лицо, дожидаясь реакции: нервного тика, гримасы, чего угодно.

Ничего. Он просто смотрит в ответ.

– Почему? – наконец спрашивает.

– Потому что… не знаю…

Снова улыбка с ямочками.

– Кому какое дело, что они там думают?

Закрываю глаза. Дасти Спрингфилд мурлычет звуковым фоном, и я только сейчас замечаю, как горят мои запястья и бедра. Аж вопят. О боже!

– У меня… ощущение, будто я лечу на космическом корабле к Луне… – шепчу, вытаскивая из головы первую попавшуюся мысленить . Потому что так и есть.

– У меня тоже. «There’s a starman waiting in the…»

– Срань господня, ДА-А! – подскакиваю я.

– Что такое? Что стряслось?

– Конечно же! Вот оно!

– Что? Что оно?

– Идем. Я хочу кое-что тебе показать, – лезу под стойку, хватаю два черных фонаря и веду его за собой вверх по лестнице. – Нет, стоп! Возьми их, – указываю на кресла-мешки.

Он слушается и водружает оба мешка на голову. Я хихикаю.

– Что? – спрашивает он.

– Ты похож на рожок с мороженым, – бормочу себе под нос.

– Что?

– Ничего. Пошли!

Рожок с мороженым идет вслед за мной в спальню.

– О черт, дождь! – подскакиваю к столу. Проклятье, оставил окно открытым. Подоконник весь мокрый. Занавески обвисли, точно домашняя лапша. Кассеты с записями на столе… сухие. Ффух!

Белый отсвет уличных фонарей дрожит и струится в комнату, точно импровизированный лунный свет. (Нарочно электрический не включаю.) Тянусь, чтобы закрыть окно, он останавливает меня.