Олег Куденко - Орбита жизни

Самолет набрал заданную высоту, и Юрий огляделся. Нет, не только привычные ориентиры искал он глазами! Он смотрел вниз, чтобы ощутить радость самостоятельного полета. Юрий дал ручку чуть от себя, и машина послушно клюнула, словно нырнула. Он тут же взял ручку на себя, и земля сразу же двинулась вниз, под крыло… Еле заметные движения, а как послушен ЯК! Юрий подвигал педалями, и вновь машина мгновенно выполнила его волю. Каждое движение было отработано еще на земле, и Юрий почувствовал, что самолет — продолжение его самого. Никого рядом нет, он один в безмерном океане! Чувство свободы было опьяняюще прекрасным.

Как это приятно — прибавлять высоту, а потом прибрать газ и снижаться! Войдя в круг и приближаясь к предпоследнему развороту, Юрий уже привычно двигает вниз рычаг выпуска шасси. Шипит воздух, машину слегка поводит в сторону: ноги шасси выходят из гнезд не строго одновременно, но вот уже они с глухим стуком встают в замок. На приборной доске горят зеленые лампочки. Скоро земля!

— Я — шестой! Прошу посадку.

В шлемофоне Юрий слышит:

— Шестой! Посадка «добро»!

Гагарин делает четвертый разворот. Теперь вниз!

Самолет идет над посадочной полосой. И вот уже машина коснулась земли у белой буквы «Т», быстро пробежала по полю, и Юрий начал притормаживать.

Не спеша он зарулил на стоянку и, поставив машину в ряд, выключил зажигание.

Напряженность и возбуждение еще владели всем его существом, когда он, придерживая парашют, спрыгнул на землю.

Парашют неуклюже висел за спиной и бил по ногам, а Юрий легким, веселым шагом шел к инструктору.

Странное, неповторимое ощущение, которое можно было бы сравнить с вдохновением, владело им. Пыльная трава покорно стелилась под сапоги, и Юрий не замечал желтых одуванчиков, низкорослых, но крепких, которые смотрели на него, как маленькие золотые звездочки. Он не чувствовал ничего. Лишь руки его еще ощущали нагретую рукоятку, а в ушах стоял глухой монотонный звон. И видел он перед собой лишь маленькую фигурку человека в кожаной куртке. Фигурка становилась все больше и рельефнее.

В трех шагах от Мартьянова Юрий остановился и четко доложил:

— Товарищ инструктор! Первый самостоятельный полет по заданной программе на высоте пятьсот метров выполнен!..

— Молодец, неплохо слетал. Только надо потверже держаться, а то ерзал ты, словно тебя муха кусала, — тихо и как-то буднично сказал инструктор, так и не дослушав рапорта. И уже сердечнее добавил: — Поздравляю, Гагарин! Думаю, однако, если станешь работать как следует, сможешь… Да сними ты парашют!

И, неожиданно дружески обняв Юрия за плечи, Мартьянов повел его к руководителю полетов. Там их ждали друзья.

А на следующий день, 3 июня 1955 г., областная газета «Заря молодежи» напечатала небольшую корреспонденцию «День на аэродроме». В ней, в частности, говорилось:

«В этот день программа разнообразна: одни будут отрабатывать взлеты, другие посадку, третьи пойдут в зону, где им предстоят различные фигуры пилотажа.

Сегодня учащийся индустриального техникума комсомолец Юрий Гагарин совершает первый самостоятельный полет. Юноша немного волнуется, но движения его четки и уверенны. Перед полетом он тщательно осматривает кабину, проверяет приборы и только после этого выводит свой ЯК-18 на линию исполнительного старта.

Гагарин поднимает правую руку, спрашивает разрешение на взлет.

— Взлет разрешаю, — передает по рации руководитель полетов К. М. Пучик.

В воздух одна за другой взмывают машины. Инструктор, наблюдая за полетами своих питомцев, не может удержаться от похвалы».

Достать этот номер газеты Юрию удалось только через несколько дней. Он случайно услышал от товарищей, что о нем написано в «Зорьке», и подумал: «Почему именно обо мне, что же я, лучше всех летал? Ведь и других ребят тоже хвалил Дмитрий Павлович!..»

И все-таки его взволновало то, что о нем было написано в газете. Уж очень хотелось послать этот номер домой, чтобы родные видели, что Юрий хорошо учится и с толком проводит время. Он знал, что матери будет очень приятно узнать о том, что про него кто-то сказал добрые слова.

В редакции симпатичная голубоглазая девушка быстро нашла ему нужный номер, так и не спросив, кто он и зачем ему газета понадобилась.

Выйдя на улицу, Юрий прочитал заметку. Оказывается, там была и его фотография. Он и не заметил, как его сфотографировали! Впервые он увидел свою фамилию, напечатанную типографским шрифтом в газете, которую читают тысячи людей… А с фотографией это было особенно приятно!

После недолгого раздумья он пошел на почту и, бережно сложив листок, сунул его в конверт и послал газету в Гжатск.

Идя по улице, Юрий думал: «Наверное, это Дмитрий Павлович рассказал корреспонденту!» Теплое чувство прихлынуло к сердцу: «Я не подведу, товарищ Мартьянов! Мы еще неплохо полетаем!»

…Конечно, не обходилось без происшествий. Был у Юрия хороший друг, смелый, словом, отличный парень. Но однажды случилась с ним беда. Беда, знакомая многим пилотам. Бывает в их жизни такая пора, когда человек начинает ощущать свою власть над машиной и ему непременно хочется проверить, насколько велика эта власть, да не просто проверить, но и ошеломить других. Что и говорить — сам Чкалов летал под мостом, чтобы еще раз убедиться в своей способности пойти на смертельный риск, посмотреть, не дрогнет ли рука в минуту опасности, выверить глазомер, испытать себя. И чаще всего такой летчик-«лихач» надеется, что те, кому положено следить за его поведением в воздухе, не увидят его выходки, а те, кому она адресована, оценят ее по заслугам.

Вот и этот парень однажды во время самостоятельного полета вышел из зоны, подлетел к своему дому и начал прямо над улицей делать боевые развороты и заходить в пике…

Он, конечно, не думал, что в тот же день на комсомольском бюро услышит как обухом вбитые слова: «Воздушное хулиганство», и уж никак он не мог предвидеть, что друг его Юрка Гагарин первым произнесет эти слова.

Но комсорг летной группы собрал внеочередное бюро и первый взял слово. Лицо Юры было невозмутимо серьезным, казалось немного усталым, а в голосе пропала привычная мальчишеская звонкость, и звучал он как-то странно официально. Вслушиваясь в слова друга, который сперва терпеливо объяснял, потом начал доказывать, затем убеждать, парень понял, что сделанное им не только отвратительно бездумно, но что он бросает тень на весь коллектив и что любое, даже самое строгое наказание им полностью заслужено.

Когда вслед за Гагариным выступали другие члены бюро, парень думал о том, что все это просто невыносимо слушать, что «не для проформы» говорят они и что совершил он действительно что-то очень тяжкое. Слова были обычные, которые сам бы он произнес, если бы пришлось ему разбирать такое дело… И когда в конце в чьей-то реплике прозвучало: просить командование на год исключить из аэроклуба, парень воспринял решение как совершенно правильное и справедливое. И самое главное — у него не было ни малейшей обиды на товарищей. Он был полностью убежден в справедливости всего сказанного. В разговоре на бюро не было ни передержек, ни крикливости. С ним поступили так, как он того заслужил.