Леонид Рейзер - Планида Сергея Капустина

Сергей Капустин не видел себя тренером.

Напрочь не видел.

Отказывался разглядеть в густом тумане ближайшего будущего даже размытый собственный силуэт в тренерской экипировке.

Сергей Котов:

«У Сереги сразу возникло какое-то чувство, что тренировать ему будет сложно, ну так сложно, что и не представляет себя на этом месте. Я когда в детско-юношескую школу «Крыльев» пошел, он мне говорил: «Как ты с ними работаешь?! Я вообще бы не смог с ними возиться. Там же половина «деревянных»! Чувствую, не мое это». Ну мы обсуждали это, хотелось же как-то помочь ему найти себя в хоккее. Так и сяк приводил аргументы, предлагал: «Ну с детьми не можешь возиться – попробуй с мастерами поработать». Серега прислушивался и все равно сомневался: «Со взрослой командой еще мог бы попробовать. Может быть. И то надо посмотреть…»

С собственными природными задатками, невероятно богатыми и обширными, Сергей Алексеевич, как к нему обращались бы подопечные, действительно испытывал бы объективные сложности. Собственно, это свойственно именитым в прошлом мастерам; единицы из них возятся с детворой.

Однако в командах мастеров, особенно среди сотрудников тренерских штабов, сплошь и рядом известные в прошлом мастера. Так отчего же Сергей Алексеевич такую стезю не испробовал? Ведь одно только пребывание Капустина в команде даже в ассистентском статусе благоприятно влияло бы на атмосферу в коллективе и на эффективность учебно-тренировочного процесса. «Сам Капустин мне сделал замечание!» «Сам Капустин мне подсказал кое-что полезное!» «А у нас с командой работает сам Капустин!..»

Предположений несколько. И ни в одном из них нельзя быть уверенным, так что мы вправе догадки строить.

Никто не позвал его настойчиво и убедительно, так, чтобы он поверил в то, что его, именно его – Капустина! – приглашают на тренерскую службу.

Никто из тех, кто звал, не вызывал у него в полной мере уважения или доверия.

Никто в клубах верхнего эшелона не желал приглашать экс-звезду без минимального преды дущего тренерского опыта в клубах более скромного пошиба либо опыта пестования юношеских и молодежных команд.

Ну и, судя по описаниям многолетнего друга и партнера по тройке в «Крыльях» Сергея Котова, а также Капустина-младшего, у Сергея присутствовало какое-то заведомое отрицание, какое-то неверие в собственные силы, какое-то глухое, не поддающееся обсуждению нежелание трудиться тренером.

Игорь Капустин:

«Брат как закончил ВШТ, его звали в несколько клубов прийти и поработать тренером. Звали. Приглашали. Но он отказывался. Объяснял мне коротко: «Это не мое».

Я и сам чувствовал – не его это профессия.

А чем объяснять почему, лучше приведу слова Сереги: «Как я могу закладывать людей?!»

Ну что подразумевал – следить за игроками, контролировать, информировать начальство, тем более – наказывать…»

Все действия, перечисленные Игорем, являлись абсолютно неприемлемыми для Сергея. Следить и контролировать – значит не доверять людям, а он по натуре доверчивым был. Информировать начальство – значит стучать на людей, наказывать; значит брать на себя право судить других, а он по натуре добряк, с открытой душой…

Татьяна Капустина:

«Муж отучился в ВШТ и стал дипломированным тренером. Но стать тренером так и не смог. Объяснял мне: «Танюль, ну какое я имею право что-нибудь игроку запрещать, если сам в свое время нарушал режим? И как буду его контролировать, если доверяю игроку?»

Ничего подобного слышать не приходилось.

Зато слышать и видеть приходилось, как хоккейные знаменитости позволяли себе лишку в застолье; в советские времена, когда хоккеистов держали взаперти на сборах, как в клетках, такое было в порядке вещей – молодые спортс мены выпрыгивали из этих клеток и пускались во все тяжкие, чтобы успеть все, что молодости причитается, за вечер и ночь вне клубной базы. И ничего страшного впоследствии с большинством из них не происходило. И тренерами многие становились, не испытывая совершенно удивительных морально-эти че ских комплексов Сергея Алексеевича.

И только про Капустина довелось услышать совершенно поразительное откровение, которое поведала вдова:

«…какое я имею право что-нибудь игроку запрещать, если сам в свое время нарушал режим?»

Это ж какой кристальной чистоты были его душа и совесть!

Сергей Котов:

«После ВШТ он оказался на распутье. И никакая дорога его не устраивала и не интересовала, не была по душе. Сам-то инициативу особую в поиске работы не проявлял. Гордый. Совсем не предприимчивый.

Вот я сегодня думаю – если бы сразу после окончания ВШТ получил выдающийся хоккеист Капустин какое-то интересное предложение, конкретное, чтобы почувствовал, что в нем очень заинтересованы, тогда бы и судьба его сложилась иначе. Может быть, иначе…

В советское время после окончания обычного института, технического или гуманитарного, не важно, было распределение. Дипломированный инженер или педагог обязан был отработать два или три года там, куда его направили. Могли направить далеко на периферию, в другую республику.

Вот если бы была практика похожего распределения после ВШТ, то, глядишь, Сергей Алексеевич и нашел бы себе где-нибудь дело по душе, а потом уже наверняка полегче ему было бы продолжить работу в хоккее.

Сам по себе сильный человек. Но если настоящего интереса не испытывал к чему-то, все разом отметал. Отметал без колебаний и длинных обсуждений с друзьями. Вот решил – и точка».

К великому сожалению, послеспортивная судьба Сергея Капустина целиком состояла из таких точек-решений.

И этот ряд решений-отказов постепенно превращался в многоточие…

И не было видно конца тем точкам злосчастным…

И далее ничего не проклевывалось и не проглядывалось.

Безысходность неотвратимо нарастала.

С каждым днем… С каждым месяцем… С каждым годом…

В 1988 году не стало Бориса Павловича Кулагина. Второго отца Сергея Алексеевича Капустина. То го, кто не на людях, а в бытовой обстановке обращался к нему «сынок».

Не стало того, кто являлся для Капустина и надеждой, и опорой. Таковым и являлся всю его спортивную жизнь с того дня 1971 года, когда восемнадцатилетний парень из далекой северной Ухты переступил порог клуба «Крылья Советов» на рабочей окраине Москвы.

А прожил Борис Павлович всего-то шестьдесят четыре года.

В 88-м тридцатипятилетний знаменитый форвард вернулся на родину после двух лет выступлений в Австрии.

Уход Бориса Павловича стал для Сергея Алексеевича невосполнимой утратой. Однако тогда, в 88-м, нельзя было и в страшном сне вообразить, как же «сынку» будет не хватать Бориса Павловича все оставшиеся ему самому для жизни годы. Вплоть до 95-го…