Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Я хотела рассказать об этом Ирине. Мне хотелось понять, чувствовала ли она себя на пороге чего-то нового. Когда в зале потух свет и она посмотрела мне в глаза после того, как на заставке прорычал лев MGM, я поняла, что она именно так себя и чувствовала.

Сама картина не оставила у меня никаких четких воспоминаний. Помню лишь, что, когда прошла где-то четверть фильма, Ирина открыла сумочку и начала рыться в ней в поисках леденцов, лежавших под пучком свеклы. Леденцы громко застучали о жестяные стенки коробочки, и пучок свеклы выпал на пол. Ирина шумела так сильно, что сидевший впереди нас господин с сигарой обернулся и шикнул на нее. Мне вся эта сцена показалась прекрасной.

Когда в конце танцевального номера Ritz Roll and Rock Фред Астер наступил на свою шляпу, Ирина охнула и дотронулась до моей руки. Она тут же убрала свою руку, но ощущение ее прикосновения не покидало меня до тех пор, пока в зале не зажгли свет.

Как только мы вышли из кинотеатра, полил дождь. Мы встали под навесом и смотрели на потоки воды.

– Переждем или перебежим на другую сторону улицы и выпьем горячего пунша? – спросила я.

– Мне надо ехать, – ответила она и похлопала себя по сумке. – Мама ждет не дождется своей свеклы.

Я рассмеялась, но на душе у меня стало грустно.

– Тогда бегом?

– Бегом.

Ирина выбежала к стоящему на углу сине-белому трамваю. Она села в вагон, и я провожала трамвай глазами, пока он не скрылся из виду. Раздался удар грома, и дождь полил еще сильнее. Я прислонилась к плакату кинокартины Jailhouse Rock, наблюдая за падающими с небес потоками воды.

Потом в течение нескольких недель я водила Ирину по моим любимым книжным магазинам, подробно объясняя, что из их практики я позаимствовала бы, а отчего отказалась, если бы была владелицей. Мы сходили в National на премьеру «Вестсайдской истории» и, идя по улице после представления, во все горло распевали I Feel Pretty. Мы сходили в зоопарк, но ушли после того, как Ирина увидела, что вдоль решетки в клетке львицы бедное животное протоптало тропинку. «Держать животных в зоопарке – это преступление», – сказала Ирина.

За все это время мы ни на секунду не задержались в объятиях друг друга, что, впрочем, не имело никакого значения. Со времен Канди я никого не подпускала к себе так быстро. После Джейн – медсестры ВМФ с волосами, как у Ширли Темпл и зубами белыми, как мыло, которая разбила мое сердце, – я словно построила вокруг себя каменную стену.

Расставание с Джейн разбило мое сердце. Когда она сказала мне, что наша «особенная дружба» закончится, как только она вернется в Америку, и все, что было между нами, забудется как что-то, что могло случиться только во время войны, у меня заболела не только голова, но и руки, ноги и даже зубы. Я поклялась, что больше не позволю себе быть такой ранимой и не буду ставить себя в ситуацию, в которой другой человек сможет причинить мне столько боли. И до встречи с Ириной мне это удавалось.

Кроме этого, я прекрасно знала, что все ведущие в ту сторону дорожки плохо заканчиваются. У меня были знакомые, которых арестовывала полиция во время ночных прогулок по Лафайетт-Сквер, после чего их фамилии в назидание всем печатали в газетах. Моих друзей увольняли с работы в госучреждениях, они теряли свою хорошую репутацию, а родители вычеркивали их имена из завещания. Я знала людей, которые решали, что единственным выходом из этой ситуации было встать на стул и надеть петлю на шею.

Раньше все боялись коммунистов, а теперь боялись нас.

Но я не сдавалась и продолжала активно общаться с Ириной. Я предлагала ей пообедать в Ferranti’s, сходить на новую корейскую выставку в Национальной галерее или зайти в магазин Rizik’s, чтобы померить модные шляпы и оценить новое поступление аксессуаров.

Я упорствовала, пытаясь понять, где находится та граница, до которой Ирина позволит мне идти и где мне придется остановиться.

Поэтому когда Фрэнк попросил меня об очередном одолжении, я сказала себе, что работа – это то, что мне сейчас нужно, потому что она отвлечет меня от разных лишних мыслей.

Вечером накануне отъезда на задание я поставила пластинку Fats Domino. Складывая одну за другой вещи в свой салатово-зеленый круглый чемодан, я чувствовала себя совершенно счастливой. За много лет командировок, в которые надо было направляться на следующий день после того, как узнавала о них, я научилась тому, что с собой надо брать только необходимый минимум. В ту поездку я взяла узкую черную юбку, одну белую блузку, смену нижнего белья телесного цвета, кашемировую шаль, чтобы укрыться в салоне самолета, черные чулки, портсигар Tiffany, зубную щетку, зубную пасту, упаковку мыла Camay, крем для лица Crème Simon, дезодорант, бритву, духи Tabac Blond, записную книжку, ручку, мой любимый платок Hermès, а также губную помаду Revlon – в цвете красный оригинальный / Original Red. Платье, которое я надену на Книжную вечеринку, будет ждать меня, когда я приеду. После стольких лет разлуки было приятно вернуться в игру, узнать секреты и быть полезной.

На следующий вечер, буквально за несколько часов до начала вечеринки, я заселилась в миланский Grand Hotel Continental. Спустя несколько минут после того, как я вошла в свой номер, послышался стук в дверь, и коридорный принес мое платье. Я жестом показала ему на кровать, и он нежно, словно любовницу, положил его на покрывало. Я дала ему щедрые чаевые. Я всегда давала хорошие чаевые, когда поездку оплачивал работодатель, а не я сама. Как только я услышала слова «Милан» и «вечеринка», то тут же заказала себе черно-красное длинное платье от Pucci. Довольная тем, что у меня в Агентстве был представительский бюджет на платья, я провела ладонью по шелковой ткани. Приняв ванну, я нанесла по капле Tabac Blond на левую и правую сторону шеи, на запястья, под каждую грудь, после чего надела платье, сшитое по моим размерам на заказ.

В своей работе я обожала тот момент, когда мне нужно было становиться другим человеком.

Новое имя, новая профессия, новое прошлое, образование, родственники, любовники, вероисповедание. Я легко надевала на себя новый образ. Я никогда не совершала ошибок в той роли, которую играю. Мой образ был продуман до мельчайших деталей: что ела на завтрак женщина, роль которой я играла, – тосты или яичницу, пила черный кофе или с молоком, прогоняла ли подошедшего к ней на улице голубя или, наоборот, умилялась птичкой, спала ли в ночной рубашке или голой. Умение перевоплощаться было талантом и умением выживать. Со временем, входя в роль, мне становилось все сложнее из нее выйти. Я представляла себе, как легко потеряться в образе другого человека. Для того чтобы стать кем-то другим, в первую очередь необходимо перестать быть той, кем являешься.

Я появилась на вечеринке спустя ровно двадцать пять минут после ее начала. Войдя в зал, украшенный позолотой на стенах, я приняла из рук официанта высокий и узкий бокал с шампанским и тут же нашла глазами «виновника торжества». Это был не автор романа, издание которого отмечали, а издатель Джанджакомо Фельтринелли. Итальянец стоял в окружении изысканно одетых миланских интеллектуалов, редакторов, журналистов, писателей и членов своего собственного окружения, состоявшего по большей части из нахлебников. Волосы надо лбом издателя росли V-образным клином, на носу были черные очки с толстыми стеклами, и он казался слишком худым для своего роста. Тем не менее все женщины и даже некоторые из мужчин не сводили с него глаз. У Джанджакомо Фельтринелли было прозвище Ягуар, и он действительно двигался так же уверенно и элегантно, как эта большая кошка. Большинство присутствующих мужчин пришли в черных галстуках, но сам издатель был в белых штанах и синем свитере, из-под которого виднелась незаправленная в брюки полосатая майка. Если вы хотите найти в толпе самого богатого человека, то знайте, им окажется не тот, кто одет в лучший смокинг, а тот, кто не стремится впечатлить присутствующих своим костюмом. Фельтринелли вынул сигарету, и кто-то услужливо поднес ему зажжённую зажигалку.