Елена Вайцеховская - Москвины: «Лед для двоих»

— А если бы Игорь Борисович отказался ехать в Америку?

— Мы же ехали не навсегда. Не помню, чтобы у нас были долгие перегворы на этот счет. Тем более что и до этого неоднократно вместе ездили в Колорадо-Спрингс на летние сборы.

— Не хотели оставлять Игоря одного, или чувствовали себя без него некомфортно?

— В нашей семье как-то сразу повелось быть вместе. Не потому, что это — двойной заработок, а просто в нашем понимании семья должна быть вместе.

Когда в 1990-х государство перестало существовать, для Москвина это стало колоссальным потрясением. Рушились все устои привычной для него жизни.

— Мне было очень стыдно, — позже как-то сказал он мне. — И грустно. Не потому, что обесценились или потерялись какие-то деньги, а просто так, в целом. Я очень постоянный человек. Всегда считал, что лучшее враг хорошего. Поэтому довольно болезненно воспринимал, когда стали объявлять плохим и ненужным даже то, что было нужно и хорошо.

— Поэтому и уехали вместе с супругой в Америку?

— Отчасти да. Тамаре тогда нужно было доводить до конца свою работу с парами. Мы и до этого часто ездили в США — в Колорадо-Спрингс. Проводили семинары. Это исключительно практические занятия: собираются тренеры разного уровня, в том числе и ведущие. Сами за это платят. Кто-то из фигуристов демонстрирует элементы на льду.

Программы моих семинаров разрабатывала Тамара. Это касалось не только узких технических вещей, но и глобальных — того, как ставится программа, например. Что в ней логично, что нет. Я рассказывал о законах сценического мастерства — так, как сам это понимаю. Изысков в английской речи у меня тогда не было, поэтому объяснял достаточно примитивно. Периодически спрашивал: «Интересно?» — «Да, интересно».

Случалось и по другому. Когда мы только начали приезжать в Колорадо, Тамара как раз начинала работать с Оксаной Казаковой и Артуром Дмитриевым и Леной Бережной с Антоном Сихарулидзе. Я в основном занимался тем, что пытался наладить тамариным девочкам прыжки. А заодно подрабатывал занятиями с американскими фигуристами. В основном это были спортсмены бывшей тамариной ученицы Иры Воробьевой. Тамара ее и пристроила в свое время в Колорадо-Спрингс работать тренером.

Тогда я обратил внимание, что почти на каждой моей тренировке в уголке катка сидит какой-то человек и снимает все наши занятия на видеокамеру. Все шаговые комбинации с подготовительными наездами для прыжков — я тогда как раз показывал, как сделать один и тот же прыжок с пяти-шести различных подходов.

Через некоторое время выяснилось, что все это не только было отснято, но неоднократно размножено и даже издано в США книжкой — с рисунками и фотографиями.

Работал я и с ледовым балетом. В Англии несколько лет гастролировал театр Татьяны Тарасовой «Все звезды», потом он распался, но часть труппы осталась и продолжала кататься уже в другом шоу. Его хозяйка меня и приглашала два года подряд — в сентябре после летних каникул ввести артистов в рабочее состояние. Ледовый театр — достаточно специфическая вещь. Маленькая площадка, балетные спектакли. К тому же туда, как правило, приходят уже взрослые, сложившиеся люди с определенным набором знаний и умений. То есть ничему новому их не научишь.

К сентябрю было уже известно, какой именно спектакль собираются ставить. Моя задача заключалась в том, чтобы ввести людей в форму. Кроме подводящих тренировочных занятий мы делали большой объем работы на улице, потом на льду — то есть весь день так или иначе проходил в работе. Я непременно читал сценарий — специально для наших фигуристов он распечатывался и на русском языке. Предлагал какие-то постановочные идеи. Все это в итоге пригождалось.

— В чем заключается специфика подготовки фигуриста к сезону?

— Прежде всего в выборе музыкального сопровождения для новых программ. Параллельно идет функциональная проработка всей мышечной системы — и головы в том числе. Очень важно, чтобы человек понимал то, что ему предстоит делать.

Помимо этого нужно определить круг технических элементов, на базе которых ты собираешься ставить программу. Разрабатываются новые шаги, спирали, подходы к элементам, выходы из них. Мне не интересно, оценивается ли тот или иной элемент с точки зрения новых правил. Интересна сама работа.

— Кого из тех, с кем вы работали, было тяжелее всего готовить к сезону?

— Тамару — уже когда она стала тренером. Из всех моих упражнений она до сих пор не принимает ничего. Меня, естественно, это раздражает. Тем более что простые элементы вовсе не являются гарантией чистоты исполнения. Если уж падать — так с интересного элемента.

В 1998-м, когда мы уже решили, что будем перебираться в Нью-Джерси, я работал два месяца с Сарой Хьюз и с ее тренером Робин Вагнер. Саре тогда было 13 лет, и Вагнер не очень хорошо представляла себе, как работать с одиночницами. Как строить программы, как подчеркнуть то, что хорошо, и спрятать то, что плохо.

Я объяснял, видел, как меняется ее работа. Как прогрессирует Сара. Хотя поначалу коньковой техники у нее было немного. В то время я как раз начал тренировать Юко Кавагути — она каталась у нас с Тамарой вместе с Александром Маркунцовым. Во время моих занятий с Хьюз Юко обычно сидела на верхнем ряду трибуны и смотрела, как мы работаем. И как-то на одной из своих тренировок она подъехала ко мне и спрашивает: «Игорь, посмотри пожалуйста, я правильно делаю то, чему ты учил Сару?»

У меня даже слов не нашлось тогда. Не ожидал от спортсменки такой внимательности.

Еще я работал с Аленой Савченко и Робином Шолковы, когда Алена перебралась из Украины в Германию и стала кататься у Инго Штойера. Пригласил меня туда президент немецкой федерации фигурного катания. Алена только начинала учить немецкий язык, многого не понимала, мой же немецкий на разговорном уровне был вполне хорош.

В Германии я проводил по целому месяцу. Оплачивала мое пребывание и работу с фигуристами федерация. Это было еще до того, как выяснилось, что у Штойера во времена ГДР были связи со Штази, и федерация прекратила его поддерживать.

Инго — очень дисциплинированный человек. И работал всегда интересно. Много думал. У нас с ним было много приватных бесед, и я постоянно говорил: «Инго, ты ни в коем случае не должен ограничиваться тем, что делал сам. Нужно идти дальше. Делать что-то такое, чего от твоих спортсменов не ждут. Подкупать неожиданными конструкциями, перестроениями…»

— Получается, чувство патриотизма отсутствует у вас в принципе?

— Мой патриотизм заключается в том, чтобы делать свою работу на пользу тому делу, которым я занимаюсь всю жизнь. Я не говорю за всех, не произношу слов «советская школа — самая лучшая школа в мире». Говорю только за себя. Делать плохо другим, пусть даже они и соперники, я не могу. Потому что в моем представлении это — наносить вред фигурному катанию в целом. А я хочу, чтобы то, чему я успел научить, осталось в фигурном катании.