Елена Вайцеховская - Москвины: «Лед для двоих»

Я, например, счастлив, что Наташа Павлова, которую я считаю очень хорошим тренером, унаследовала от нашей совместной работы что-то такое, что, может быть, она пока сама не осознает. Мы много лет работали вместе. Я часто наблюдал за Наташей и думал: что бы я хотел подправить? По композиции, по музыке, по элементам. И приходил к тому, что не могу придраться ни к чему.

— В вашем понимании есть категория великих тренеров?

— Карло Фасси подготовил много олимпийских чемпионок, у Тамары на Играх побеждали четыре ее пары…

— А Татьяна Тарасова?

— Знаете, я отдаю отчет в том, что в фигурном катании, да и в спорте вообще, если ты берешь к себе уже хорошо наученного спортсмена, очень важно «не испортить» его, довести до самого верха. Но в моем понимании «научить» гораздо важнее и сложнее.

— Но вы согласны с тем, что выиграть Олимпийские игры — это совершенно особенное достижение?

— Когда ты уже вышел на этот уровень и способен бороться на равных — да. А когда люди только бегут вверх к своей первой вершине, то и чемпионат Европы и тем более чемпионат мира — это великая вещь. На каждом жизненном этапе есть свои совершенно определенные задачи. И если ты эти задачи выполняешь, то уже достоин уважения и восхищения.

Если бы мы, когда в 1955-м выехали на свой первый чемпионат Европы в Париж, стали бы чемпионами, это, уверяю вас, был бы великий шаг даже в масштабе мирового фигурного катания, а не только в масштабе страны. То же самое и сейчас. Вершины бывают разные. Даже у Эльбруса их две. И каждую нужно покорять.

В этом плане у каждого в жизни есть свои Олимпийские игры.

В Америке, когда Москвины перебрались туда уже на относительно постоянное место жительства, Игоря Борисовича сильнее всего напрягала непонятность быта. Бесконечные счета, кредиты, кредитные карточки… Английский язык, который тренер начал учить еще во времена кратковременных приездов на семинары в Колорадо-Спрингс, был весьма ограничен.

— Я ведь не учил его никогда, — вспоминал Москвин. — Приходилось учиться по ходу работы. Тамара писала мне на бумажке основные слова — вперед, назад, вправо, влево, какие-то технические термины, предлоги — и я учил их наизусть. Плюс — было какое-то общение.

Первое время после приезда в Нью-Джерси мы жили в семье у знакомых. Глава семьи был банкиром, по воскресеньям все семейство ходило в церковь, сами работали в саду.

Тамара много ездила по турнирам с Бережной и Сихарулидзе и так получилось, что в своей мансарде я чаще оставался один. С хозяйским котом — рыжим, противным, с зелеными глазами. Звали его Сникерс. До нашего приезда мансарда была в его распоряжении и, естественно, он всячески пытался мне показать, кто там хозяин. Демонстративно презирал, прыгал, царапался.

У нас когда-то очень давно тоже был кот. Весил килограмм 15 и ел только вымя. Это было выгодно — вымя было совсем дешевым и продавалось в магазине на углу от дома, где мы жили с мамой и бабушкой. Потом на даче мы как-то подобрали собачку. Ее звали Дружок и она знала правила уличного движения. Я убедился в этом случайно: пошел как-то в баню, и Дружок увязался за мной. Вот я и обратил внимание на то, что собака даже не пытается перейти через улицу, пока горит красный свет. А стоит светофору переключиться на зеленый, сразу срывается с места и бежит впереди меня.

В бане я тогда попросил у банщика разрешения оставить собаку в помещении, пока сам буду мыться. Он разрешил. Но потом пришел его сменщик и Дружка выгнал.

Я обошел тогда все улицы вокруг бани, все дворы, пришел домой расстроенный, а Дружок лежит в прихожей на коврике, как ни в чем не бывало.

А потом мы с Тамарой должны были куда-то уезжать, и Дружок пропал. Как моя мама потом рассказала, встал со своей подстилки и ушел, едва за нами дверь закрылась. И больше не возвращался.

Со Сникерсом мы потом все-таки подружились. Но это отсутствие привычного комфорта и постоянное напряжение совершенно неожиданно обернулись большой проблемой со зрением. В один из дней я отправился на тренировку и вдруг заметил, что машины ведут себя как-то странно: одна едет мне навстречу, другая — под углом к ней. Я закрыл один глаз рукой — вроде все нормально. Убираю руку — опять свистопляска какая-то. Потом все нормализовалось, но от вождения автомобиля пришлось отказаться навсегда: я перестал чувствовать машину.

Потом, когда мы купили свое жилье, перевели из Англии в Америку младшую дочку Аню, чтобы всем нам не очень скучно было, и она заканчивала университет уже в Нью-Йорке. До этого Аня училась в школе секретарей в Лондоне — там обучали всему: как одеваться, если работаешь в офисе, как разговаривать по телефону, давали основы делопроизводства. После окончания этой школы дочь даже успела поработать в крупной компании.

В Ленинграде, когда наши девочки были еще совсем маленькими, Аня, помню, обижалась на нас с Тамарой: дома был целый фотоальбом посвященный Ольге — старшей дочери. А с Аниными снимками такого альбома не было. Вот ей и казалось, что старшую дочку мы с Тамарой выделяем больше. Я долго, помню, объяснял, что первый ребенок слишком сильно меняет жизнь родителей, поэтому и хочется запечатлеть основные вехи.

По себе помню, что когда у нас с Тамарой появилась Ольга, я долгое время не мог равнодушно смотреть на картину Аркадия Пластова «Весна». На ней был изображен открытый предбанник русской бани, пол, устеленный соломой и на этом полу на коленях стоит обнаженная молодая женщина и одевает девочку. Девочка закутана теплым платком, а мама такая счастливая, что совсем не обращает внимания на то, что сама раздета.

Аня в конце концов тем моим объяснением удовлетворилась. Или сделала вид.

Сразу после поступления дочка жила вместе с нами в Нью-Джерси, я никак не мог понять, почему учеба стоит таких больших денег — слишком легким даже по сравнению с нашим школьным образованием был университетский курс. Потом мама одного из мальчиков, который у меня катался, подыскала ей небольшую квартирку в Нью-Йорке с окнами на Бродвей.

Я довольно часто там бывал, когда надо было что-либо поправить по хозяйству. В своей квартире тоже многое делал сам. Как-то мы с Тамарой решили поменять плиту. Ее притащили двое черных работяг, долго возились, пытаясь отвинтить какие-то крепления, потом говорят мне: «Мистер, вам придется вызвать специальную службу, потому что у нас нет нужных инструментов». Оставили телефонный номер. И сумму назвали, которую потребуется заплатить за установку — 99 долларов, плюс вызов.

Я сказал им, что обязательно позвоню, а сам взял обычный разводной ключ (весь инструмент у меня был в Америке с собой) и все сделал. Через неделю снова пришли мастера, посмотрели, как все сделано, удовлетворенно сказали, что все в порядке и поставили пломбу. Таким образом я сэкономил кучу денег.