Алексей Каплер - Долги наши

Саша уходит.

— Какой дурак… Как же вышло, Леночка, что Дуська тебя выставила? И с отцом ты не простилась?

— Потому и не осталась до утра. Начнутся из-за меня объяснения с Евдокией Ивановной. Я и в палатке не хочу ночевать. Пойду на станцию — устроюсь на турбазе.

— Утром вместе пойдем.

— Нет, нет…

— Тогда я тебя провожу.

— Жаль все-таки, что Сашка не смог подняться над всем этим…

— Я бы остался с тобой сразу на турбазе, но здесь есть дело…

— Тайный план?

— Я по дороге расскажу. Доведу тебя до базы и вернусь. А утром мы с тобой двинемся в путь.

— Итак, начинается наша жизнь. Дай руку, — говорит Лена.

— Зачем? — протягивает он руку.

— Так. Подержать. А у тебя ногти обкусаны.

— Я уже почти отучился. А у тебя очень глупая лапа.

— Ты не представляешь, какое это странное чувство. Наверно, мне его всю жизнь не хватало — отца. И вот… и эта женщина… наверно, я должна ее ненавидеть — она разбила нашу жизнь. А мне ее жалко почему-то… Она ведь отца по-своему любит… Как это все страшно… И отца ужасно, ужасно жаль… Ну, что за жизнь у него. Вечно под каблуком у этой Дуськи, ничего они не видят. И так меня тянет броситься к нему, крикнуть «Папа… это я, слышишь — это я!» А потом думаю — ни за что! Если б я ему была нужна — разыскал бы, о маме бы горевал. Толик, он…

Лена и Толя поспешно уходят в сторону палаточного городка. С противоположной стороны на полянку выходят Потапенко и Тужиков.

Потапенко держит в руках каску.

— Уложило, видно, беднягу на месте… В сущности, мы были здесь все смертниками — кто уцелел, вторую жизнь живет… А где ты ее взял?

— Возле ваших ворот, на земле…

— Странно… как я мог не заметить? Сигарета есть?

— Так вот, друг, не думай, что я всегда этого не понимаю. Другой раз проснешься — особенно вот в такую грозовую ночь… сердце, видно, реагирует на атмосферные явления — лежишь, и такая вдруг тоска нападет. Вокруг люди живут, и только я без толку землю топчу… Вот они какие, мой веселые дела, брат Тужиков. А тут еще девочка эта, до того я к ней привязался… Сегодня узнаю — Дуся ей от комнаты отказала. Ушла и не простилась. Я уж Дусю и так и сяк… Ну, знаешь, женщины — она в слезы… Сама, между прочим, жалеет. В общем, капитулировал. Так-то, брат Тужиков.

— Дуся, Дуся… Поверить трудно… Наша ласточка, легонькая, позовешь, кажется, не подойдет, а перепорхнет к тебе… Другой, раз огонь, бомбежка — конец света, а она спокойно перевязывает: «Потерпи, браток, солдату терпеть положено…» Даже говорок ее — не шибко грамотная речь — и то казался милым… Эх, Яков Васильевич…

— Поверишь, все у меня эта девчонка… Пошла куда-то на ночь глядя. Я уж было машину выкатил — за ней ехать. Да куда поедешь?

— А что у вас с Дусей, детей не было?

— Нет. У меня ведь вообще все нескладно получилось. Винить некого — сам виноват. Я до войны женат был, в общем, тебе моя история известна. У нас ведь не баловство было с Дусей. Может, тебе странным покажется, а она и сейчас для меня та самая ласточка. Из-за нее поселился тут и вот все это… Я же, Тужиков, родился строителем, у меня руки, душа, понимаешь, строителя. Я ведь раньше только стройкой жил… И вот — не вернулся, служу тут в канцелярии, чепухой занимаюсь. Стараюсь не думать, газет, поверишь, не читаю… Так-то, Тужиков. Дела… После войны узнал, что у Маши, у прежней жены моей, ребенок родился — не знаю даже, сын или дочь. Пытался их разыскать — никаких следов. Что за судьба, живы ли…

— Яков Васильевич, я хочу сделать вам предложение. Бросайте вы эту хату, пусть Дуся хозяйничает, если так к ней прикипела, бросайте и бегите, пока не поздно. Приезжайте в Питер. Жить будете у меня — квартира просторная. Поступайте к нам, на Кировский. У нас целое государство — дело для такого инженера найдется. Не захотите у нас — весь Ленинград перед вами. Ну, как?

— Черт его знает, до чего соблазнительно… Да вот Дуся… семья все-таки. У тебя у самого семья…

— У меня никого.

— Какой же я эгоист! О себе да о себе… Что же случилось с твоими?

— В общем, нет никого, один.

— Прости.

— Так как же, Яков Васильевич, едете?

— Я должен подумать. Чертово хозяйство, горело бы оно огнем! Наверно, и вправду нужно бросать все и уезжать. Из Питера напишу Дусе — пусть приезжает… Л вдруг не поедет? Духу не хватает рубануть сразу…

— А может именно — рубануть? Прямо завтра тронемся?

— До чего бы это хорошо! Заживу человеческой жизнью. С товарищами. Сколько на свете интересного… Уткнулся носом в эту дачу, будь она неладна…

Со стороны дома раздается собачий лай и голос Дуси: «Яков! Яков! А Яков! Где ты, Яков?!» Потапенко настороженно прислушивается. Голос Дуси: «Яков! Сюда!.. Ах вы, поганцы проклятые! Опять забрались! Я вам покажу вишню! Яков! Яков!»

Потапенко срывается с места и бросается на дачу. Голос Дуси: «Стой! Стой! Яков! Где ружье? Стой, кому говорю!» Выстрел. Второй. Голос Дуси: «Сукины дети! Все задницы прострелю!»

Тужиков прислушивается ко всему этому и, махнув рукой, направляется в сторону палаточного городка. Навстречу ему выходит профессор.

— Если судить по выражению лица, — говорит он, — особенных успехов не достигнуто. Ну, что ж… тем хуже для него… Кажется, гроза в конце концов разразится. Для нашего брата — разбойника самая подходящая погода… Пойдемте, Петр Андреевич.

Вспышка молнии, удар грома. Одна за другой ослепительные вспышки, оглушительные удары. Гроза все сильней и сильней. На даче гаснет свет. Хлынул дождь. Буря все усиливается и усиливается.

Со стороны палаточного городка появляются крадущиеся фигуры профессора, Тужикова, Кузьмы Кузьмича, Толи, Саши, Зины и Пети. У всех в руках лопаты.

— Дорогие друзья, — говорит профессор, — прошу еще раз обдумать. Я изучил кодекс, и — должен сказать — закон не на нашей стороне. Вернее, буква закона против нас. И хотя речь идет о каком-то несчастном заборе — так могут буквой бахнуть… только держись. Мой долг предупредить. Особенно вас, молодежь. Подумайте. Но я считаю, что дух нашего государства и будущее нашего общества по большому счету — за нас. Вот так… Согласны вы, если придется, отвечать перед законом, но примером своим выразить отношение к мещанству, к корысти, к мерзости, которая еще ползает по нашей советской земле?

— Согласны! Согласны!

— Тогда — за дело!

Из палатки выходит Татьяна Ивановна.

— Вот ты где!

— Ты, Танечка, не беспокойся. Я скоро вернусь.

— Да, Татьяна Ивановна, — говорит Тужиков, — не тревожьтесь, мы скоро вернемся.

— Что же, вы меня дурочкой считаете? Вы думаете, я давно не поняла, что вы затеяли?

— Ты, право, ошибаешься, Таня. Ничего такого особенного.

— Давайте лопату!

— Что?

— Давайте, я с вами.

Молния. Гром. Зина дает Татьяне Ивановне лопату.