Игорь Гарин - Непризнанные гении

Однако такого признания не последовало, и вот он уже мертв.

Киркегор воспылал негодованием против служителей церкви, для которых религия была только «службой», красивым общим местом. Какие там «свидетели истины» эти люди, добившиеся всех мыслимых и немыслимых благ, ведущие удобную и комфортабельную жизнь, забывшие или никогда не знавшие боли и страдания веры! Всё, что окружало его, было не христианством, а подделкой, требующей немедленного разоблачения. С. Киркегору показалось недостаточным разразиться гневной инвективой в адрес почившего друга семьи — в серии статей он подверг испепеляющей критике всю тогдашнюю церковь. «Критика была столь резкой, что многие читатели требовали, чтобы вмешалось правительство и запретило дальнейшие публикации».

Главный источник отчаяния Киркегора — несвоевременность, непонятость, единичность протеста. Один против всех! — какая психика способна вынести это? Человек с ажурной душой осознавал не только свою неотмирность, но и внутреннюю неподготовленность к отречению, глубинную принадлежность к отрицаемому. Отсюда — вся глубина его отчаяния. Нападки на всё земное, «слишком человеческое» стали лишь внешней оболочкой этих глубинных, трудно выразимых и до конца не осознаваемых чувств.

Большинство людей — эврименов, иллиджей и пруфроков — трусливо уходят от кардинальных проблем человеческого существования и только трагическая ситуация «исключений» не оставляет им иного выхода, кроме как искать ответы на подобные вопросы. Что значить — быть? Быть — означает всегда оставаться собой, осуществлять вечное во временном, рисковать, страдать, в муках обретать свою персональную истину.

Собственная этическая действительность личности — единственная действительность.

Личность этически бесконечно заинтересована единственно и исключительно своею собственной действительностью.

Чем больше этически развивается личность, тем меньше она заботится о всемирно-историческом.

Быть — это «не стыдится страдать и кричать о своей боли» (С. Аверинцев).

Для экзистирующего субъекта не существует никакой объективной истины, но существует истина всегда субъективная, фиксируемая им в процессе овладения своей глубиннейше-страстной и задушевной проникновенностью. Вот это последнее и есть наивысшая истина для экзистирующего существа. Действовать, исходя из столь неопределенных оснований, включая постоянную неуверенность, — вот он, подлинный риск. Но этот риск и является как раз непременным условием существования-экзистенции, достоверность и уверенность здесь принципиально исключены. Однако именно это и действует на личность образующе и преобразовывающе, лишь поэтому бытие всерьез входит в отношения с личностью.

Киркегор впервые попытался осуществить невозможное — выразить глубинное существование субъекта, проникнуть в экзистенцию в ее историчности, возвысить субъективное над объективным. В лице Киркегора мы имеем прежде всего экзистенциального мыслителя, то есть мыслителя заинтересованного, страстного, которому свойственны особые формы выражения, поскольку личное существование не может быть выражено в терминах объективного опыта.

Ницше выступает в роли оракула, Шеллинг пользуется языком традиционных религиозных символов. Киркегор — парадоксом, иронией, псевдонимами. Бергсон — образами и интуицией; Хайдеггер смешивает терминологию психологии и онтологии; Ясперс пользуется так называемыми «шифрами», а религиозный социалист прибегает к помощи понятий, содержание которых колеблется между имманентным и трансцендентным. Все они бьются над проблемой личного или «необъективного» мышления и его выражения — и это тяжкое бремя экзистенциального мыслителя.

Тайна истинного существования человека, столкнувшегося с абсурдом, «безумием и смертью», — это свобода. Свобода быть собой, свобода интимно-личностных переживаний, свобода «я могу». Это даже не свобода выбора, но выражение самости, свобода Иова. Эта свобода не есть что-то, что мы имеем, но что-то, что мы есть.

Самопознание через субъективность — вот свобода! Во внутреннем мире нет ничего такого, что не было бы свободой, во внешнем — ничего такого, что было бы ею. Позже эту мысль повторит Лев Толстой: если ты чувствуешь себя несвободным, ищи причину в себе.

Проблема индивидуальной свободы — самая горячая точка мировоззрения Сёрена Киркегора, горячая и мучительная, осложненная мистическим чувством. Ведь выбор самого себя — не просто долг человека перед самим собой, но единственное требование Бога к человеку. Ведь каждый предстает перед Ним в одиночестве и с единственной — своей — правдой. Бог — не Логос, не Абсолютный Дух, не Абсолютная Сущность, а высший нравственный судья, живущий в человеке. И спрашивает он лишь об одном: жил ли ты в согласии с собой, следовал ли зову твоей совести?

С. Киркегор иллюстрирует экзистенциальную свободу на примере Иова, которого испытывал Бог, отняв у него дом, богатство, семью и поразив проказой. Как повел себя Иов? Вначале произнес благочестивые слова, обращенные к Богу, затем замкнул уста на семь дней и ночей и, наконец, разразился громкими проклятиями и жалобами на судьбу. С тех пор, пишет Киркегор, каждый, кто много потерял, кто утратил «волю жить и значение жизни», идет к Иову, ставшему «рупором для страдания и криком для покаяния».

Пройдя через страдания, выпавшие на его долю, Иов не принял их, а проклял, тем самым выразив сознание своей свободы. Но вместе с тем, несмотря ни на что, он остался укрощенным.

Не тогда проявляется величие Иова, когда он говорит: Бог дал, Бог взял, да будет благословенно имя Господне — так он говорил вначале и потом уже этого больше не повторял; значение Иова в том, что он довел борьбу до тех пределов, где начинается вера.

Величие Иова в том, что пафос его свободы нельзя удушить лживыми посулами и обещаниями.

Иов благословен, ему вернули всё, что у него было, и даже вдвойне. И это называется повторением… Таким образом, есть повторение. Когда оно наступает? На человеческом языке этого не скажешь. Когда наступило оно для Иова? Когда всякая мыслимая достоверность и вероятность говорили о невозможном.

Иов, по Киркегору, явил самое благородное человеческое бесстрашие, которое знает, что такое «человек», знает, что человек «так же хрупок, как цветок, и скоро увянет, но что тем не менее в обладании свободы он велик и имеет сознание своей свободы, которую Бог Сам не может отнять у него, хотя именно Он и дал ее».