Игорь Гарин - Непризнанные гении

Мой друг русскоязычный поэт-модернист Фарай Леонидов в одном из писем так комментировал поэзию П. Целана: «Он как капля воды, совсем прозрачный, доходящий почти до безмолвия. Эта линия какая-то несомненно волшебная: Гёльдерлин, Тракль, Целан, причем из двух последних Целан больше говорит о предметах, которые нас окружают, больше чем Тракль втягивает в глубину невыразимого».

Поэзию Целана во многом обогащала смесь еврейской, немецкой и русской культур, на которой он был воспитан. В его творчестве можно найти множество скрытых цитат или аллюзий из Рильке, Кафки, Хлебникова, Цветаевой, Мандельштама, Есенина. Его переводы с русского были лучшими из опубликованных на немецком языке.

Высшими поэтическими образцами, по которым он сверял собственную поэзию, для Целана были Рильке, Малларме, Мандельштам, которого Целан впервые переводил на немецкий. Славе Осипа Мандельштама в Германии способствовали конгениальные переводы Целана, который без устали популяризировал творчество нашего поэта в Европе.

Надежда Мандельштам считала Целана лучшим европейским переводчиком стихов ее мужа и писала Паулю, что в его переводах мужа «слышит интонации, очень близкие к подлиннику». Можно говорить о внутренней близости этих двух поэтов, хотя они и принадлежали к разным мирам и поколениям. Сам Целан признавался, что для него Мандельштам означал встречу , какая редко бывает в жизни: «Это — братство, явленное мне из дальнего далека».

Переводы «брата Осипа» были для Целана не менее важны, чем собственные стихи. Осипу Мандельштаму он посвятил прочувствованное эссе, написанное для выступления по радио. Возможно, именно духовная близость к Мандельштаму заставила Целана как-то сказать: «Я русский поэт».

Поэзия Осипа Мандельштама стала одним из главных ориентиров Целана в безбрежном океане поэзии. Одна из его книг «Роза — Никому» (1963) была посвящена памяти О. Мандельштама и стала размышлением поэта о пройденном пути («Куда этот путь, если он никуда не ведет?»). Страшный путь Мандельштама [119] П. Целан ошибочно предполагал, что Осип Мандельштам был выпущен из ГУЛАГа и погиб от рук фашистов на оккупированной территории России во время Второй мировой войны. , поэта еврея, пишущего по-русски, гонимого изгоя и лагерника, был для Целана проекцией собственной судьбы:

Двух поэтов роднило и подобное отношение к языку как прибежищу мысли, которое одновременно — спасение и пытка.

Влияние на Целана Р. М. Рильке явно просматривается в стихотворении «Corona», где легко обнаружить реминисценции с элегией «Осени» Р. М. Рильке: «И листья падают, как будто издалека… Но есть Один, кто в благосклонном бденье нас держит, и рука его легка». Целан даже заимствует у Рильке и Мандельштама некоторые образы или метафоры (кровь, снег, камень). Начало «Псалма» имеет параллели с «Девятой элегией» Рильке.

Что свело вместе двух людей, не имевших почти никаких точек соприкосновения — крупнейшего поэта Пауля Целана, в своем творчестве разоблачавшего нацизм, и крупнейшего философа Мартина Хайдеггера, если и не служившего фашизму, то бывшего с ним по одну сторону фронта?

Мартин Хайдеггер олицетворял для Пауля Целана одновременно фаустовский дух, «бездонность немецкого пути в философии», по словам Рюдигера Зафранского, но и совращение этого духа нацистской волей к власти. Он был одновременно Мастером и «бригадиром над нацистскими ведьмами». Кстати, в молодости любовницей Мартина стала Ханна Арендт — впоследствии видный философ и социолог, перу которой принадлежит знаменитая книга «Истоки тоталитаризма», того тоталитаризма, которому в 1933-м прислуживал М. Хайдеггер, тогда видевший в нацизме что-то вроде прорыва к «подлинному бытию». Правда, дурман великого философа продолжался недолго, но этого хватило для послевоенных неприятностей: для многих Хайдеггер, лишь ненадолго захваченный Гитлером, был олицетворением европейского интеллигента и интеллектуала, поддавшегося нацистскому угару. Ситуацию усугублял отказ Хайдеггера от публичного признания своих заблуждений.

Когда в июле 1967 года Пауль Целан выступал в Большой аудитории Фрейбургского университета, среди его слушателей в зале присутствовал Мартин Хайдеггер, философию которого Целан знал не понаслышке, глубоко ощущал магнетизм его мысли, но вместе с тем был прекрасно осведомлен о «падении» Хайдеггера в 1933 году. Не знал он лишь того, что к моменту его приезда во Фрейбург 78-летний маститый философ заблаговременно обошел все книжные магазины города и авторитетно попросил владельцев заказать и выставить на видных местах сборники стихов Целана: Пауль увидел лишь конечный результат этой акции — к его удивлению его книги лежали на витринах фрейбургских магазинов.

После выступления Целана их познакомили, предложили сфотографироваться вдвоем «для истории». Целан тогда отказался, но великий философ, не выказав признаков обиды, пригласил поэта в гости. На другой день Целан все-таки отправился в гости к Хайдеггеру в Тодтнауберг, в домик в горном Шварцвальде. О чем они там говорили? К сожалению, содержание беседы осталось неизвестным, но после нее Целан сделал запись в книге для посетителей: «В надежде на встречное слово…» Что имел в виду поэт — сочувствие своей горькой судьбе, отзыв мэтра европейских интеллектуалов, раскаяние философа, осуждение стариком геноцида?.. Естественно, ничего этого он не услышал, но почему-то после этой встречи никогда больше не читал на литературных вечерах «Фугу смерти». Впрочем, это могло стать случайным совпадением по времени — слишком она стала «зачитанной» и зацитированной…

В память об этой встрече Целан написал стихотворение, в котором мы видим реминисценции с поэтической книгой М. Хайдеггера «Лесные тропы», куда вошли работы, написанные философом как раз в годы нацизма, с 1935-го по 1946-й. Вот оно:

Чего в этом стихотворении больше — надежды, горечи и разочарования, просто усталости — каждый читатель может ответить только сам для себя. За всей интонацией текста слышится и общее состояние Целана: истощенность, угнетенность, выжатость борьбой с постоянно преследующими его приступами душевной болезни.