Игорь Гарин - Непризнанные гении

Мастерство графика Блейк взрастил на доскональном знании гравюр Микеланджело, Рафаэля и Дюрера. Блейк-график не признавал искусства светотени и поэтому постоянно бранил Рубенса и Рембрандта. Страстное почитание более ранних мастеров объясняется тем, что он знал их только по гравюрам. Преклонение Блейка перед линией и отрицание цвета можно объяснить не только возможностями гравера, но и осознанием приоритета линии над колоритом.

«Великое и золотое правило искусства — чем яснее, резче и проволочное линия контура, тем совершеннее произведение искусства, — чем менее она смела и резка, тем очевиднее бедность воображения, плагиат и порча работы». «Выражения (экспрессии) не может существовать без формы и точного контура». «Выкиньте линию, и все снова станет хаосом».

Блейковский «Взгляд Иова» производен от жизненных невзгод поэта-художника: «Спрос в Англии не на то, чтобы человек обладал талантом и гением, а на то, чтобы он был пассивным и добродетельным ослом и был послушен мнениям знати об искусстве и науке. Если он таков, он хороший человек, если нет — пусть подыхает с голоду» — это я цитирую У. Блейка, познавшего сказанное на собственной шкуре. Вся жизнь — на грани нищенского существования, в постоянной заботе о хлебе насущном, в безвестности, отвержении, изгойстве. И — как приговор: «Выгода никогда не отважится переступить мой порог».

Крайне неприхотливый и непритязательный, но знающий свою меру, он стойко воспринимал собственную безвестность и чужое злопыхательство. Его непреклонный характер проявился уже в детстве. Он был столь нетерпим к ограничениям и наставлениям, что отец не рискнул пустить его к учителю. Так что он «сделал себя» сам: образовал, научил самостоятельно видеть и мыслить. Чрезмерная категоричность и нонконформизм затрудняли общение и вообще мешали жить. Но они же позволили стать автором великих книг.

Его нонконформизм граничил с резкостью, дерзостью, едким сарказмом, он презирал Академию и всех ее живописцев. В «Браке Неба и Ада» восстание против лицемерного благочестия превратится в апологию крайностей. Да и сам он предельно антиномичен, будто соткан из антитез любви и ненависти.

«Добро — это пассивное, повинующееся разуму, Зло — активное, рождающееся из энергии. Добро есть Небо, Зло есть Ад».

Его мировоззрение — это действительно взгляд Иова: потеряв всё на свете, человек приобретает вечность и Вселенную, становится демиургом. То, что Штирнер и Ницше назовут Единственным и Сверхчеловеком, у Блейка было Естеством: мифологемой человеческой гармонии в целостном бытии.

Как все великие поэты, Блейк проявил свой дар: в десять — вполне зрелые стихи, в 14 — мастерские гравюры, в 16 — необычные мелодии; ни одна не сохранилась — он не знал нот. Говорят: он пел свои стихи.

На жизнь он зарабатывал гравировкой — единственный случай, когда рабочая профессия обогатила поэзию: не имея средств публиковаться, он вгравировывал стихи в рисунок — получалось нечто беспрецедентное: текст и изображение взаимно углубляли друг друга — буйство стихии языка и виртуозная пластика линии. Уильям Блейк такой же поэт огня в живописи, как столетием позднее будет Скрябин в музыке, — скажет исследователь его творчества.

У. Блейк являет нам харизматического гения, нонконформиста, не признающего условностей и табу своего времени (даже милое его сердцу христианство принимает в виде хилиастической ереси), художника и моралиста, отказавшегося от общепризнанных канонов искусства и нравственности, создавшего свои собственные представления о способе существования, новатора, отвергнутого своим временем, как оно отвергает всех «нововодителей», не вписывающихся в свою эпоху.

Блейк осознанно выбрал свой «крестный путь». Конечно, непризнанность ущемляла его самолюбие, но, видимо, он не думал о славе. Существует множество документов, свидетельствующих о том, что он словно бы искал столкновений со своим веком, провоцировал и эпатировал его. Он явно не хотел и не умел приспосабливаться, относясь к той категории маргиналов и аутсайдеров, которые всецело «принадлежат грядущему».

Как позже Ницше, Блейк, непризнанный при жизни, обращался к «детям», «Молодежи Нового Мира» и почти с тем же призывом — к свободе, освобождению от старых ценностей. «Мое сердце полно грядущего», — пишет поэт. Символика Иерусалима вполне ницшеанская: город будущего «называют Свободой среди детей Альбиона».

У. Блейк был органически неспособен к компромиссу, поэтому его путь философа-художника-поэта устлан терниями. Будучи визионером, обладая огромным воображением, открывающим ему, как Сведенборгу, иные миры, Блейк создавал новую эстетику вне общепринятых норм, логики, образов и художественных средств. Судя по его письмам, это была вполне осознанная позиция:

«Я знаю, что этот мир принадлежит Воображению и открывается только Художнику. То, что я изображаю на своем рисунке, мною не выдумано, а увидено, но все видят по-разному. В глазах скупца гинея затмевает солнце, а кошелек с монетами, вытершийся от долгой службы, зрелище более прекрасное, чем виноградник, гнущийся под тяжестью лозы… Чем человек является, то он и видит».

Для Блейка « иные миры » не были фантазиями или игрой воображения — в них он жил, в них создавал собственные ориентиры и ценности. Пророками становятся только такие пришельцы оттуда , из запредельного или грядущего. «Я иду вперед, и ничто не остановит моего стремления». Блейк считал себя не только визионером, но и пророком во всех смыслах этого слова — свободного поэта, провидца, творца новой парадигмы.

Каждый честный человек — пророк. Он высказывает свое мнение о частных и общественных делах. Так, например: если вы будете продолжать делать то-то, последствия будут такие-то. Он никогда не скажет: то-то случится, что бы вы ни делали. Пророк — провидец, а не необузданный диктатор.

Не получивший признания при жизни [72] Высоко ценили его «пророчества» лишь немногие близкие друзья художника и поэта. , не предпринявший никаких усилий, дабы обрести аудиторию, У. Блейк сознавал меру своего дара и свой долг перед будущим, на которое он, собственно, и ориентировался. Гравируя свои «доски» для узкого круга заказчиков, он тем самым отправлял свои мистические и религиозно-нравственные послания о «психологических и духовных тайнах бытия» в те времена, когда соплеменники дорастут до их понимания.

Помимо Illuminated Print [73] Блейк изобрел новый способ гравировки, так называемую «иллюминированную печать»: украшенные рисунком тексты гравировались, распечатывались и затем раскрашивались вручную. собственных произведений, Блейк создал иллюстрации к «Божественной комедии» Данте, «Кентерберийским рассказам» Чосера, библейской Книге Иова, «Могиле» Блера, «Потерянному Раю» Мильтона, «Странствованию Пилигрима» Беньяна, но, увы, современники остались такими же слепыми по отношению к новаторству Блейка-художника, как и глухими по отношению к модернизму Блейка-поэта. Все его попытки утвердиться в качестве художника наталкивались на неприступную чопорность официоза.