Максимилиан Саукке - Неизвестный Туполев

Непрерывный и мощный поток арестованных «врагов народа», поступавших в следственные органы НКВД с 1937 года, требовал от них новых, необычных методов ведения следствия, ибо необходимо было в сжатые сроки заставить арестованных признаться в своих антисоветских делах. Но как сделать так, чтобы взрослые, честные люди писали заведомую ложь на самих себя?

Как всегда в экстремальных ситуациях, помощь пришла из ЦК. Мы узнали об этом недавно, после опубликования телеграммы т. Сталина от 10 января 1939 года:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937года с разрешения ЦК ВКП(б)».

Кроме того, тов. Вышинский разработал социалистическую систему дознания. Она основывалась на том, что если обвиняемый признает свою вину сам и письменно подтверждает ее, то никаких доказательств его вины со стороны обвинения не требовалось. Эти два основополагающих положения и стали применяться следователями при работе с «врагами народа».

Вот в чем причина того, что протоколы разных дел схожи друг с другом, как братья-близнецы. Меняются в них только фамилии и объекты вредительства, зависящие от специальности арестанта.

Построение светлого коммунистического общества ЦК ВКП(б) полагало осуществить духовным порабощением (в случае сопротивления уничтожением) лучшей части общества.

Чтобы не утомлять читателя повторяющимися вопросами, мелочами, приведем лишь отдельные места из протоколов допросов.

Из протокола допроса от 28 декабря 1938 года, дело № 21695:

«ВОПРОС. Какие имеете награды?

ОТВЕТ. Награжден грамотами Управления ВВС и почетной ЦИК СССР.

ВОПРОС. Где Вас задержали?

ОТВЕТ. На углу Бакунинской ул. и Гаврикова переулка».

(Третий вариант, отвечающий истине: сотрудники НКВД о месте задержания писали первое, что приходило на ум).

Из протокола допроса от 5 января 1939 года:

«ВОПРОС. Как и когда Вы познакомились с Туполевым?

ОТВЕТ. Туполева я знаю с конца 1917-го или с начала 1918 г., когда я работал в аэродинамической лаборатории МВТУ монтером под его руководством. В конце 1924 г. я снова встретился с Туполевым в ЦАГИ, куда поступил работать в качестве старшего инженера.

ВОПРОС. Что Вам известно об антисоветской деятельности Туполева и Енгибаряна?

ОТВЕТ. Об антисоветской деятельности Туполева и Енгибаряна я никогда ничего не знал».

Из протокола допроса от 7 января 1939 года:

«Начало 22 ч. 20 мин. конец 1 ч. 50 мин.

ВОПРОС. Как и когда Вы познакомились с Петляковым?

ОТВЕТ. Петлякова я знал с 1914 г. С ним я познакомился во время учебы в МВТУ. В 1924 г. по рекомендации Петлякова я поступил работать в ЦАГИ и до сентября 1936 г. работал под его руководством.

ВОПРОС. Какое участие Вы принимали вместе с Петляковым в антисоветской деятельности?

ОТВЕТ. Не вместе с Петляковым, не помимо его я ни какого участия в антисоветской деятельности не принимал.

Допросил следователь НКВД/А. Красовик/».

Из этих допросов следователю Либенсону все стало ясно, и из под его пера 14 января 1939 года выходит

«ПОСТАНОВЛЕНИЕ об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения.

Я, старший следователь отделения следственной части Либенсон Главного управления НКВД, рассмотрев следственный материал по делу № 21695 и приняв во внимание, что гр. Саукке Борис Андреевич, 1891 г. р., уроженец г. Харькова, гр-н СССР, достаточно изобличается в том, что является участником антисоветской вредительской организации и занимался шпионской деятельностью, направленной против Советского Союза.

Постановил: гр. Саукке Б. А. привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58–1 а, 58- 7, 58–11 УК, мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей во внутренней тюрьме.

Cm. следователь следственной части

/Либенсон/.

Настоящее постановление мне объявлено 14 января 1939 г.

Подпись обвиняемого /Саукке/».

Из протокола допроса от 15 января 1939 года:

«ВОПРОС. В какой антисоветской-вредительской организации Вы состояли?

ОТВЕТ. В антисоветской-вредительской организации не состоял».

Следователь зачитывает показания Енгибаряна.

«ОБВИНЯЕМЫЙ. Не представляю, откуда Енгибарян знает о моей причастности к антисоветской организации. Он оговаривает меня».

Неожиданно ответы обвиняемого меняются на прямо противоположные тому, что он показывал ранее.

К сожалению, отсутствие в деле всех протоколов допросов не дает возможности проследить, как протекала такая удивительная метаморфоза.

В начале февраля 1939 года Саукке «осознает», что дальнейшее запирательство бесполезно, и пишет многостраничное заявление на имя наркома Берии. В нем подробно рассказывается как о процессе грехопадения, так и о конкретно проводимой вредительской работе. На дальнейших допросах у следователя с подсудимым уже никаких трудностей не возникает.

Из протокола допроса от 17 февраля 1939 года:

«Начало моей измены интересам СССР относится к 1929 г. В кабинете у Петлякова он мне рассказал о существовании большой и широкой антисоветской организации, в которую входят крупные работники промышленности и значительное количество руководящих работников ЦАГИ.

Я дал согласие Петлякову войти в состав этой организации. Говоря о конечной цели антисоветской организации, Петляков рассказал, что они стоят за свержение советского строя и установления в России фашистской диктатуры. Туполева он назвал тогда, как руководителя антисоветской вредительской организации в авиационной промышленности».

Во время допроса, состоявшегося 5 марта 1939 года, следователь следственной части НКВД СССР младший лейтенант госбезопасности Пастельняк потребовал от Саукке полного покаяния. Саукке признал себя виновным в том, что:

затягивал проектирование по крыльям опытных самолетов ТБ-4, ТБ-6, АНТ-20, АНТ-40, ТБ-7;

проектирование вел таким образом, чтобы оно:

— задерживало поставку этих опытных машин,

— затягивало проведение летных испытаний,

— затрудняло освоение заводами серии по строительству АНТ-20, АНТ-40 и ТБ-7,

— срывало срок сдачи чертежей в серию по этим машинам.

Все это делалось, как признался Саукке, по заданиям Петлякова — одного из руководителей антисоветской вредительской организации.

Свинцовые, тяжелые страницы дела несут в себе потрясающую нравственную коллизию. С одной стороны Система, не связывающая себя ни с какими критериями права и морали. С другой, оболганные, часто больные, избиваемые и униженные узники. А начинается все чуть-ли не по-домашнему.

В допросном листе следователь пишет фамилию, имя, отчество допрашиваемого. Ставит не только дату, отмечает время начала и конца «работы». Затем, с указанием порядкового номера, записывает свой вопрос.