Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Как рассказывал автору наш посол П.А. Абрасимов, немецкие товарищи в осторожной форме пытались выяснить у него, на кого им следует ориентироваться, что думает в связи с возможной заменой Ульбрихта Москва. В этом вопросе советской стороне помог сам старик Ульбрихт. Разговор с послом на эту тему произошел во время посещения им заболевшего главы государства. Ульбрихт посетовал на отсутствие единства в Политбюро ЦК СЕПГ, при этом упомянул об амбициозности Штофа. Москве было об этом известно. Вдруг Ульбрихт сам назвал своим преемником Хонеккера. Это совпало и с нашим мнением. Но как сделать так, чтобы другой претендент — глава правительства Штоф — сам назвал кандидатуру Хонеккера?

Незадолго до окончательного решения немецкими товарищами вопроса о смене руководства посол у себя в рабочем кабинете принимал Вилли Штофа по просьбе последнего. В конце дружеской и доверительной беседы Петр Андреевич неожиданно сказал Штофу, что наши товарищи из госбезопасности [95]не так давно передали ему награду, полученную Штофом во время войны, когда он служил в строительной «Организации Тодта» [96], и положил на стол перед растерявшимся Штофом медаль «За верность фюреру» и удостоверение к ней. Покрасневший и смутившийся член политбюро сидел молча, опустив голову. Петр Андреевич успокоил его:

— Товарищ Штоф, не надо волноваться. Все это останется между нами. Пусть медаль лежит у меня в сейфе. Время было такое. Мы все понимаем. Работайте спокойно и забудьте об этом [97].

История с медалью, однако, имела продолжение. Спустя какое-то время в узком кругу руководителей высшего звена Республики, среди которых были сторонники как Хонеккера, так и Штофа, Петр Андреевич провел остроумную комбинацию. Вот как он сам описывает эти события:

«Как-то раз, после окончания официальной части одного из приемов, за чашкой кофе около меня задержались несколько членов политбюро ЦК СЕПГ, в том числе Хонеккер и Штоф. Когда мужчины, оставив дам, направились в курительный салон, что означало конфиденциальный разговор, я понял — назревает момент, когда мне придется покончить с создавшейся, весьма затруднительной для меня, ситуацией.

Разговор, разумеется, сразу же коснулся здоровья Ульбрихта и необходимости в связи с этим перемен в руководстве. И я решился на дипломатический маневр.

— А кто, по вашему мнению, мог бы занять этот ответственный пост? — обратился я к стоявшему прямо напротив меня Вилли Штофу. Отступать было некуда, сделав над собой усилие, он произнес:

— Я думаю… товарищ Хонеккер.

Воцарилась тишина.

— А каковы ваши соображения? — невозмутимо продолжал я, обращаясь к одному из присутствовавших, по моим сведениям, поддерживавшему Штофа.

— Я согласен с предложением Штофа, — с притворным безразличием произнес он…

Выбор был сделан. А для меня это стало одним из самых тяжелых — морально и психологически — испытаний в моей дипломатической практике.

Но все же Штоф “отыгрался” за это свое поражение. 17 октября 1989 года на заседании политбюро СЕПГ именно он внес предложение об отставке Хонеккера, которое к удивлению последнего было принято единогласно» [98].

На пленуме ЦК СЕПГ Ульбрихт обратился с просьбой освободить его от обязанностей первого секретаря ЦК по состоянию здоровья и из-за преклонного возраста. Учитывая заслуги товарища Ульбрихта, он был избран председателем СЕПГ. Кандидатура Хонеккера была определена и названа самим Ульбрихтом. Неожиданно перед самым началом работы съезда СЕПГ Ульбрихт сказался больным. Все посвященные, как немецкие, так и советские товарищи, были уверены, что старик не смог справиться с охватившим его чувством обиды и ему будет тяжело пережить свой уход с такого высокого поста перед собравшимися на съезде товарищами.

Нашу партийно-правительственную делегацию для участия в работе съезда СЕПГ возглавлял Л.И. Брежнев. Было приято решение вручить Вальтеру Ульбрихту высшую награду нашей страны — орден Ленина. Но как это сделать? Планировалось провести эту торжественную церемонию во время работы съезда. Но там не будет Ульбрихта из-за его «болезни».

Большой знаток человеческой души и, по природе своего мягкого характера, всегда сочувствовавший любым переживаниям близких ему людей, к которым относился и Вальтер Ульбрихт, Леонид Ильич принял мудрое решение: церемонию награждения провести в загородном доме, где якобы соблюдал постельный режим внезапно «заболевший» бывший руководитель СЕПГ.

Как рассказывали мои товарищи — свидетели этого события, картина была весьма необычной. Такое в жизни нашего генерального случилось, наверное, впервые. Высокий гость в течение нескольких минут должен был ожидать появления хозяина — виновника торжества. Все присутствовавшие при этом высокопоставленные советские и немецкие товарищи ждали разрешения неожиданно возникшей неловкости.

Леонид Ильич с грамотой Президиума Верховного Совета СССР в руках молча стоял перед задернутой гардиной дверью, ведущей в глубину дома. Вдруг чья-то рука раздвинула гардину, и в комнате появился Вальтер Ульбрихт в… домашнем халате и тапочках.

Брежнев громким и торжественным голосом зачитал указ Президиума Верховного Совета СССР, передал папку с грамотой стоявшему за ним помощнику, взял из его рук красную коробочку, извлек из нее сверкающий кружок ордена, приподнял его за орденскую колодку, приблизился к стоявшему перед ним Ульбрихту, улыбнулся и прикрепил орден к… лацкану домашнего халата. Привлек к себе счастливо улыбающегося Ульбрихта и горячо, как это он умел делать, расцеловал награжденного.

В это время присутствовавшие высокие гости стали свидетелями весьма комичной сцены: хозяйка дома, жена Ульбрихта Лотта не вышла вместе с мужем навстречу гостям, а, чтобы лучше рассмотреть происходящее, выглядывала из-за гардины.

В Берлине в разгаре лето. Из всех концертных загранкомандировок в социалистические страны Люся всегда отдавала предпочтение ГДР. Может быть, ее тянуло именно сюда, потому, что такие встречи и внимание, которые ей оказывали наши военные из Группы советских войск, трудно представить даже при самой богатой фантазии. Невозможно описать реакцию залов, заполненных до предела военным народом. Создавалось впечатление, что, если бы она беспрерывно пела все 24 часа, никто бы не покинул свое место. Все гремело от бурных приветствий и аплодисментов. Я спросил ее однажды:

— Как ты выдерживаешь такие нагрузки? Поберегла бы себя и голос.

Она ответила:

— Мне для этих молодых ребят, наших солдат и офицеров, ничего не жалко: ни себя, ни голоса!