Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Мы стоим друг перед другом. Я протягиваю Андрею Андреевичу доставленный мною лист бумаги. На нем несколько измененный текст на русском и его перевод на английский язык.

Проходит несколько томительных минут. В комнате тишина. Звук напольных часов кажется оглушительным. Министр сосредоточенно просматривает документ. Наконец Андрей Андреевич поднимает очки на лоб. Смотрит на меня. Лицо его, как всегда, невозмутимое и спокойное.

— Вы владеете английским? — неожиданно спрашивает он.

— К сожалению, мой английский только на бытовом уровне, — отвечаю я.

Очки опускаются на положенное им место. Он вновь читает подправленный текст. Наконец произносит:

— Думаю, пойдет. Наши переводчики там хорошие.

Поворачивается к Макарову, который протягивает министру твердую папочку и карандаш. Андрей Андреевич ставит «закорючку» из одной непонятной непосвященному буквы на документе. Беру у него историческую бумагу и закладываю в свою папку.

— Что там еще нового? — спрашивает министр.

Несколько минут информирую его о напряженной работе всех послов и советников. Особенно тяжело нашему — Петру Андреевичу Абрасимову. Ему приходится выдерживать натиск трех западных послов. Все четверо выглядят усталыми, но есть твердая уверенность, что сегодня ночью все вопросы по соглашению будут улажены, что и просил передать наш посол. Макаров за спиной шефа уже давно делает мне знаки: «Кончай! Время позднее, министру пора отдыхать».

Долгая пауза. Андрей Андреевич смотрит куда-то в сторону. Потом поворачивает лицо ко мне, протягивает руку. Прощаемся. Рукопожатие сильное, уверенное. Запомнились его последние слова:

— До завтра. А мне сейчас можно и отдохнуть. Привет товарищам.

И уходит в глубину виллы. Макаров провожает меня к выходу. Тороплюсь в Западный Берлин к нетерпеливо ожидающим меня послу и его помощникам.

В одной из последних августовских встреч четырех послов, кстати самой напряженной и длительной, было решено в эту же ночь растиражировать коммюнике. Сделать это быстро и оперативно можно было только в представительстве США в Западном Берлине на Клейаллее. Там, у американцев, имелась мощная техническая база — множительные средства и другая нужная и самая совершенная по тем временам техника. Я должен был вместе с моими западными коллегами выехать своей машиной к американцам и провести сверку русского текста. У каждого из моих за-ладных коллег имелась помощница-секретарь. У меня, естественно, никакого помощника, тем более секретаря, не было, так как изначально и надобности в этом не было никакой. Зачем такой «антураж» был им, западникам, нужен — непонятно. Может быть, для престижа. Или, проще говоря, для пущей важности. Вот, думаю, попал! Сейчас поеду к американцам. Там работы на несколько часов. Я же там останусь один! Тут же вспомнил историю времен нашей Гражданской войны, когда известный большевик Постышев [93]был арестован японцами.

Вот, думаю, пройдет пару лет, вспомнят, как я был у американцев ночью один. Дурных голов хватает. Надо что-то придумать.

Когда посол объявлял свое решение о моей поездке к американцам, вся наша группа собралась вместе. Я умоляюще посмотрел на Наташу, она это почувствовала.

— Петр Андреевич! Мои западные коллеги едут к американцам со своими помощниками-секретарями, которые там могут понадобиться при правке документа. Я, конечно, сам могу выполнить эту работу, но как-то не престижно. Представитель советской стороны, а секретаря у него нет.

Посол внимательно посмотрел на меня.

— Это же мой секретарь.

Потом подумал и произнес:

— Ну, если Наташа, согласится, я не возражаю.

Наташа правильно поняла меня.

— Я согласна.

Я никогда не забуду Наташу Шишкову и эту ночь у американцев. Кстати, ей пришлось там прилично поработать на пишущей машинке.

Подъехали к представительству США. У нас был пропуск для въезда вовнутрь, врученный мне моим коллегой американцем Джоном Ландстремом. А между тем наступила ночь. У ворот двое американцев в форме военной полиции. Въезжаем во внутренний двор. В глубине виднеется главное здание. Почти во всех окнах свет. Въезд во внутренний двор-площадь проходит через широкую и довольно длинную арку-туннель. Удивляемся. Справа от нас у конца этой арки-туннеля стоит на покрытой каменными плитами мостовой самая обыкновенная жаровня. На решетке, под которой ярко тлеют угли, лежит большой плоский кусок мяса. Вкусный запах приятно щекочет ноздри. Только сейчас мы с Наташей понимаем, что перекусывали в последний раз несколько часов тому назад. Под ложечкой засосало. Перед жаровней на маленькой одноместной низкой скамеечке-табуреточке, положив на такую же скамеечку перед собой вытянутые ноги в солдатских черных тупорылых ботинках-бутсах, прислонившись спиной к стене, сидит в такой же форме, как и впустившие нас военные полицейские, молодой парень. Во рту у него дымящаяся сигарета. На нас он не обращает никакого внимания. Весь поглощен уже, наверное, готовым куском бифштекса.

— Ничего себе, — говорю я своей спутнице, — дисциплинка у них! Бифштексы жарят ночью! Видите ли, проголодался во время дежурства!

Наташа молча соглашается.

Как мне ранее объяснял американский коллега, подъезжаем к первому освещенному зданию. Наверное, Ландстрем нас заметил из окна или, может быть, ему сообщила охрана у ворот. Но его полная и хорошо нам знакомая фигура приветливо машет рукой в ожидании нас у входа. Паркуемся. Американец помогает выгрузить из «Волги» печатную машинку. Вносим ее в здание. Ландстрем выделяет нам свой рабочий кабинет. Обращает на себя внимание, что он даже не убрал со своего рабочего стола лежавшие там стопкой справочники, в том числе список сотрудников миссии. Такая небрежность несколько удивляет. Наташа готовит машинку к работе.

— Какие есть просьбы? — спрашивает нас американец.

Отвечаю, что, пока идет с их стороны какая-то подготовительная работа, мы бы хотели перекусить.

— No problem, — как всегда, отвечает этот симпатичный толстый человек и буквально через несколько минут приносит нам термос с кофе и поднос с бутербродами. Быстро насыщаемся. Вновь появляется Ландстрем и говорит, что множительная техника готова, но для быстрого завершения работы требуется с десяток солдат. И неожиданно заявляет, что сейчас на площадке перед зданием будет построение дежурного военного подразделения и он приглашает меня поприсутствовать при этом. Выходим на улицу. Солдат человек тридцать. Офицер сообщает, что для помощи нужно человек десять добровольцев. Желающих оказалось человек двадцать. Офицер отбирает нужных десять человек. Несколько солдат подходят ко мне. Один из них высказывает просьбу от имени всей группы. Возможно ли каждому из них получить личную подпись советского посла Абрасимова на фото в память о знаменательном и для них событии. Лица у американских солдат такие же, как и у наших парней, — открытые, добрые. Злости в глазах я не увидел. Правда, почти у всех прически другие — ежик-бокс. Я не задумываясь отвечаю, что постараюсь получить эти подписи у посла. Солдаты тут же передают мне, правда, уже не десять, а несколько больше крупных фотографий нашего посла.