Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Прошло несколько лет. Я и забыл бы напрочь эту историю с чемоданом, если бы в один из очередных отпусков не встретил в коридорах Лубянки Сашу Г. Пообщались, покурили. Он меня и спрашивает:

— А помнишь, мы ездили с тобой в Западный Берлин в аэропорт Темпельхоф за чемоданом.

— Помню, конечно. А что тут особенного?

— Да ничего, конечно. Но если бы это случилось чуть позже, нас могли бы задержать тогда, в Темпельхофе. И паспорт твой дипломатический не помог бы. Англичане бы запросто «отбили» у нас этот чемодан. Дело в том, что «закладку» чемоданную делал Бен, передавая с санкции Центра вещи своей семье в Москву.

Тут пришел черед удивляться мне. Саша пояснил, что Бен попал под подозрение английской контрразведки чуть позже своего появления в Западном Берлине с этим чемоданом. То есть до своего ареста в Лондоне.

— Протяни они немножко с разработкой Бена, и нас бы точно задержали и чемодан отобрали. Быть бы беде и скандалу, — утвердительно закончил Саша…

Прошло еще несколько лет. Закончилась моя загранкомандировка. Шел конец 70-х, может быть, начало 80-х. Я знал, что Бен умер. Семья его, вдова и сын, которым в свое время предназначались вещи, проживала в одном доме со мной. Я иногда встречал вдову, уже начинающую терять былую красоту женщину, и сына — статного и крепко сбитого, сначала курсанта, а потом и офицера-пограничника.

И вот однажды звонок в дверь. Открываю. На лестничной площадке стоит вдова Бена. Я знал, что она дружит с моей соседкой и иногда посещает ее. Спрашивает меня, не знаю ли я, куда могла подеваться соседка, ее знакомая. Отвечаю, что, по-моему, уехала отдыхать в санаторий. И тут я увидел у нее на запястье тот самый браслет «желтого металла». Это была моя вторая и последняя «встреча» с легендарным разведчиком. Я ничего не сказал вдове так рано ушедшего из жизни этого талантливого человека. И виду не подал. А хотелось рассказать ей эту историю с чемоданом. Но сдержался…

Об этой необычной истории, случившейся в 1938 году во время Гражданской войны в Испании в сражении на р. Эбро, поведал легендарный советский генерал Павел Иванович Батов [32].

Он был гостем немецких друзей. По просьбе посла он нашел время и в посольском клубе встретился с нашим коллективом. Перед традиционным чаепитием, когда мы, тогда молодые дипломаты, окружили генерала Батова, я спросил, как он оценивает свою первую открытую схватку с фашизмом в Испании, где республиканская армия подавляла контрреволюционный мятеж генерала Франко, приведший к гражданской войне. Павел Иванович поделился своими переживаниями и рассказал о случившейся с ним истории, которая запомнилась ему на всю жизнь.

— Дело было на реке Эбро. Шел 1938 год. Мы проигрывали франкистам. До конца испанской трагедии оставалось несколько месяцев. Завершалась одна из последних военных операций республиканской армии. Наши силы были на исходе. В этом сражении особенно много погибло бойцов лучших и самых боеспособных подразделений — интербригадовцев. Мы были отрезаны от наших основных сил. Помощи ждать было неоткуда. У нас не оставалось ни артиллерии, ни танков. В небе господствовала немецкая и итальянская авиация. Было много тяжелораненых. Их было не на чем и некуда эвакуировать. Они были обречены на мучительную смерть. Не было медикаментов, чтобы облегчить их страдания. Мы, военные советники, хотя и носили форму и знаки различия республиканской армии, ближайшему окружению были известны как советские военные. Правда, в целях конспирации каждый имел вымышленное имя. Так, я был известен испанским друзьям как «товарищ Фриц». Тогда в Испании на стороне Республики воевали представители десятков национальностей и, наверное, всех левых политических партий и течений — от коммунистов и социал-демократов до троцкистов и анархистов разного толка…

Я с товарищами работал над картой, обсуждая возможности прорыва. Недалеко от нас просто на земле лежали пока не погребенные убитые, агонизирующие тяжелораненые. Вокруг практически голая местность…

Ко мне обратился испанский офицер: «Товарищ Фриц, вас просит подойти умирающий русский танкист. Он лежит здесь, недалеко». Я подошел к умирающему земляку. У танкиста были оторваны обе ноги, одна выше колена. Обрубки ног были перетянуты жгутом. Он лежал, закутанный в одеяло. Тяжело было представить, какие муки должен был испытывать этот человек, не имея возможности получить хотя бы укол морфина. Лицо русского было пепельного цвета, посиневшие губы силились что-то произнести. Я не мог уловить ни одного слова. Светлые волосы умирающего закрывали его глаза. Руки раненого безжизненно лежали вдоль обрубка тела в танковом комбинезоне. Он не имел сил поднять их. Определить возраст было невозможно. Я опустился на колени, отвел рукой волосы с его лба и склонился к нему. На меня глянули полные муки светлые глаза, в которых еще угадывалась жизнь. «Товарищ генерал, благословите меня на гражданина СССР и члена ВКП(б)», — услышал я срывающийся хрип умирающего. «Ты кто?» — спросил я. «Я — Сашка… — он назвал фамилию, которую я не запомнил, — адъютант Шкуро, тогда у нас, в Гражданскую. Родина обещала нам прощение. Я хочу умереть советским гражданином и коммунистом». «Я же не священник, вообще не верующий. Как же я тебя благословлю, Саша?» — «Нет у меня выхода. Какая разница. Благословите. Я хочу уйти спокойно». И я благословил этого несчастного и неизвестного мне Сашку, русского человека, сказав ему, что он может быть спокоен. Родина обязательно простит его, искупившего все грехи перед родной землей смертью своей. «Считай себя гражданином СССР и коммунистом». Мне показалось, что лицо умирающего Сашки стало как-то спокойнее. Исчезли болевые гримасы. Глаза закрылись. Я взял его холодеющую руку и сжал ее, прощаясь с ним. Он захрипел, силясь еще что-то сказать. Я не мог больше оставаться рядом с ним и принять его смерть. Меня ждало мое дело. Я не имел права на проявление чувств…

Павел Иванович сделал паузу, помолчал. Молчали и мы, потрясенные рассказом генерала… Потом он продолжил:

— Сколько лет прошло, сколько было войн и смертей, но почему-то именно эта история с русским парнем, бывшим белым казаком, так мечтавшим вернуться в Россию, навсегда осталась в памяти.

Павел Иванович пояснил, что якобы во времена тех далеких событий в Испании Сталину доложили о большом количестве обращений бывших участников Белого движения с просьбой разрешить им вернуться на Родину. И что они готовы понести наказание, но хотят умереть на родной земле. Якобы Сталин на это ответил, что пусть они докажут свою любовь к Родине и право на советское гражданство через войну в Испании в интербригадах. Генералу было известно, что в составе интербригад было достаточно бойцов — бывших белогвардейцев, разными путями пробравшихся в сражающуюся Испанию. Все они хотели вернуться в Россию через Испанию. Чем все это закончилось и попал ли кто-либо из них на Родину, ему не было известно.