Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

«Нет, но погоди, я ещё не всё сказала. К нашей пенсии прибавится ещё зарплата мужа. Он же собирается зимой работать. Я могу скопить немного, чтобы помочь детям. Будет учиться в институте Саша и скоро Толя. На одну стипендию им не прожить».

«Во-первых, ты же знаешь, что все средства уйдут на предстоящую перестройку надворных построек под индивидуальный скот, который ни тебе, ни детям твоим совершенно будет не нужен и который ещё больше закабалит тебя. Этот скот будет необходим твоему сожителю, потому что он не сможет жить совсем без труда, а его вполне удовлетворяет труд в личном хозяйстве, тем более, что он постоянно сопровождается выпивками, ненавистными тебе. Во-вторых, помочь немного своим детям, пока они учатся, ты и так сможешь за счёт погашения облигаций».

«Смогу ли? Нет у меня в этом уверенности. Ведь из своей пенсии мне нужно будет оплачивать жильё и другие предоставляемые мне услуги, выделять часть оставшимся дома детям и питаться самой. Я не знаю, смогу ли я ещё что-либо выделить и для детей, которые будут учиться в институте. Правда, у меня есть немного сбережений, но их очень мало».

«Сможешь. А если нет…. Что же, пусть учатся экономить и соизмерять свои потребности с тем, что они получают. Делал же это, учась в институте, один из старших твоих сыновей. А ты? Разве не так же училась? Но на самое необходимое, без чего нельзя прожить, им и стипендии хватит. Взрослые дети, способные самостоятельно трудиться, не имеют права рассчитывать на материальную помощь своих родителей. И пойми, что не материальная, а моральная сторона дела выступает на первый план. Ты должна своей жизнью показать, что не в заботе о своём личном благополучии и не в труде в индивидуальном хозяйстве состоит счастье человека. Пусть дети видят свою высшую цель не в приобретении квартиры и личной автомашины, а в борьбе за возможность свободно, творчески трудиться на общую пользу, ибо только тогда, когда такой труд будет наполнять их жизнь, она будет светла, радостна и подлинна счастлива. Ты должна это показать не только своим детям, но и своим ученикам, показать, пока ты можешь, пока у тебя для этого есть ещё силы. В этом состоит твой долг, и ты должна его исполнить»!

«Но как это трудно сделать в мои годы!»

«Трудно, но можно. Всю свою жизнь ты была примером честности, прямоты и бескорыстия. Теперь тебе предстоит сделать большее: показать пренебрежение ко всему личному, связывающему волю человека, его возможность отдавать всего себя свободному творческому труду для будущих поколений. Только тогда и чувствует человек полное удовлетворение, когда он живёт и трудится в меру своих сил и возможностей не столько для настоящего, сколько для будущего. Обеспечить всем необходимым для физического и духовного развития будущее поколение — в этом проявление великого закона живой природы. Человек подчиняется ему».

В нашем посёлке он появился года три тому назад и поселился у женщины недалёкого ума и вольного поведения. Кое-как перебиваясь зимой, с наступлением лета он берёт подряды на пастушение коров. Зовут его Федей. Это сухонький, невысокого роста человек с седеющими, пепельного цвета волосами и мелкими чертами лица. Серые небольшие глаза смотрят вопрошающе и настороженно, будто где-то глубоко в нём живёт боязнь людского суда над ним, и он постоянно ждёт его и готовит себе оправдание. Он ещё быстр на ноги и подвижен, ему никак не дашь его 62 года, и, только приглядевшись поближе, начинаешь замечать густую сеть морщин, наложенную временем и жизнью, изрядно потрепавшей его.

Характер у него ершистый, неуступчивый, задиристый. Федя нередко ссорится со своей сожительницей, после ссоры куда-то уходит от неё на время, потом снова возвращается к ней.

«Верно, некуда больше прислонить тебе своей головы», — невольно думаешь об этом человеке.

Он неисправимый, убеждённый пьяница. Опьянение доставляет ему истинное наслаждение, ради которого он и взялся за нелёгкий, но хорошо оплачиваемый труд пастуха. Получив деньги, он ударяется в запой и дня три-четыре не выходит на работу, вызывая всеобщее осуждение и возмущение держателей коров своим отношением к порученному делу. Но запой проходит, и Федя, как, ни в чем не бывало, появляется на выгоне, ничуть не смущаясь косых взглядов, бросаемых на него хозяевами коров.

Сейчас Федя только что получим деньги, собранные для него за пастушество, и уселся рядом со мной на ступеньки крыльца. Тихий, тёплый августовский вечер опустился на посёлок. Солнце ещё не зашло и огненно полыхает в стёклах дома напротив. А на крыльце уже сумерки.

Наверное, у каждого человека бывают в жизни такие минуты, когда очень хочется рассказать о себе всё тому, кто проявил к тебе хоть какой-то пусть небольшой интерес. Особенно часто это желание появляется у тех, по моим наблюдениям, которые ни положением своим в обществе, ни внешним видом, ну положительно ничем не вызывают к себе ни всеобщего внимания, ни большого уважения.

Я чутьем улавливаю такое желание поговорить о жизни, о себе у нашего пастуха и начинаю беседу.

— Вот сейчас пойдёте, наверное, в магазин и истратите все деньги на водку.

— Ну-у, не все, — спокойно возражает он. — Часть оставлю Нинке.

— Остальное пропьёте?

— А как же? Неужели я ещё в этом удовольствии буду себе отказывать? Я и живу-то ради него.

Разговор смолкает, но я чувствую, что Феде очень хочется, чтобы он продлился.

— Послушайте, я давно хотела спросить вас, как вы попали к нам в посёлок. У вас есть жена, дети? Живы ли отец и мать ваши? — спрашиваю моего собеседника.

И он начинает сбивчиво, перескакивая с одного события на другое, не совсем всё понятно рассказывать о своей судьбе, как будто давно ждал такого вопроса.

Я слушаю его, не перебивая, не делая замечаний, с полным вниманием, только время от времени вставлю вопрос в местах, где рассказ становится совсем непонятным или прерывается.

Отца Федя не помнит, воспитывался в детдоме. Подрос — стал работать.

— Потом узнал, что умерла мать, — рассказывает он.

— Почему же вы не с матерью жили?

— Болела она, жила бедно. Вот меня и отдали в детдом.

— Где вы работали?

— А везде где придётся….

Он щурится, будто всматривается в свою жизнь со стороны.

— Что же дальше было?

Федя отводит глаза куда-то в сторону, верно, не решаясь говорить правду. Потом оборачивается ко мне и неожиданно выдавливает из себя:

— Забрали меня и посадили.

— За что? — искренне удивляюсь я.

— Да-а…. привязались там две бабы ко мне, скандалить начали, одна на другую наговаривать, на меня жаловаться…. Вот меня и забрали. Разврат, мол, сею.

Федя низко опускает взлохмаченную голову и задумывается.