Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Третий день болеет мой маленький сын. Странная тревога охватывает меня. А вдруг откажет сердце (2 дня держалась температура 39; — грипп).

Мне кажется, нет ничего страшнее, чем потерять матери своего ребёнка. Я не думала о детях много, потому что растут они здоровыми, вполне нормальными детьми. Не беспокоит меня и их поведение. Всё тут нормально.

Но вот заболел сын, и все былые тревоги и переживания отходят на задний план. Мне кажется, что я просто не выдержу, если не будет моего маленького ласкового Вовки.

Его болезнь мне, наверное, наказание, что посмела когда-то подумать принести свою жизнь в жертву не своим детям. Какая же я к чёрту мать!

Ох, дура, дура. Какому-то наркоману принести свою жизнь в жертву? Фу, даже подумать сейчас такое о себе неприятно.

Вовка, Вовка, поправляйся скорее, дорогой мой маленький сынок.

Вове стало лучше, и на душе у меня веселее.

Вспоминается «Му-Му» Тургенева.

Наверное, мне надо было услышать этот пьяный голос В.Г., чтобы освободиться, наконец, от своего чувства к нему, как Герасиму увидеть пьяную Татьяну.

Жизнь Татьяны не стала богаче, радостнее, светлее от того, то оттолкнула от себя Герасима, так и жизнь В.Г. не будет от этого полнее, а душа не будет богаче.

Бог с тобой, живи на здоровье, находи удовольствие в вине. Тут для тебя в наше время много друзей будет.

Я, наверное, буду вспоминать время от времени все то хорошее, что было связано с тобой, но буду вспоминать и то горькое, что причинил ты мне.

Буду только вспоминать. Ну а дальнейшая жизнь как сложится, так пусть и складывается. Главное, я свободна!

Теперь уж мне всё и хорошее, вернее, все, что раньше казалось хорошим в отношении ко мне В.Г., представляется в другом свете. Раньше мне казалось, что сошёл он ко мне с руководящих высот для меня, для того, чтобы помочь мне!

Сейчас же я думаю совсем иначе. Ничего подобного! Не для меня, а для себя, ради своего спокойствия и благополучия он сделал это.

Для меня бы он шагу не сделал. Очень мы ему нужны! Побоялся, как бы его, чистого, не запачкали, не обвинили в чем-либо, если бы что-то сделалось со мной.

Очень ему нужны люди! Будет он что-то для кого-то делать, если это не будет создавать ему авторитета, укреплять его положение в обществе, положение на руководящем посту.

Я ведь могла сказать все перед смертью или после моей смерти. Он побоялся этого.

Ну вот, теперь у меня ничего не будет глубоко личного. И друзей близких нет у меня больше. И чувство у меня такое, будто вдруг обмелела душа. И не огонь уж горит там, а одни головни тлеют.

Я до страсти хочу, чтобы кто-то раздул эти головни, разуверил бы меня, что все, что думаю сейчас о В.Г. неправда, зажёг бы снова тёплое чувство в душе, которое было, поселил бы тихую радость, но знаю, что никто этого сделать не сможет, а тот, кто смог бы, не захочешь. Зачем ему это? Зачем ему человек? Верно, действительно, только богу да чёрту нужны человеческие души.

Ну вот и кончилась поэзия. Дальше в моей жизни пойдёт проза.

Как всё перевернулось и в моей душе, и в моей жизни! И совпало всё враз.

Сейчас я, наверное, буду более внимательна к людям. Буду жить жизнью всех, кто будет меня окружать, потому что лично своего у меня ничего не осталось.

А душа всё ноет и ноет…. Нет, не пройдет эта боль. Так и будет всегда: утихнет немного, а потом снова сожмёт в тисках. И нет от неё никакого лекарства. Только сон. И с не радостными мыслями, а тяжелыми, горькими я начинаю день. Займешься делом, будто забудешься немного, а чуть свободная минута — и снова эта боль, от которой не знаешь, куда деваться. И нет ни одного человека, которого бы я хотела увидеть, поговорить, с которым бы могла отвести душу. Ни одного. Ни к кому и ни к чему больше не лежит душа.

Сколько же можно напрягать свою волю? Заставлять себя вставать с постели, когда хочется лежать без единой мысли в голове, готовиться к урокам и прививать любовь к химии, не имея никакого к ней пристрастия, идти к людям, когда не хочется никого видеть.

Приходила К.А… Вот её я всегда встречаю удовольствием, как маму, потому что знаю, что и ей мы нужны, нужно наше внимание, как нужно вообще внимание пожилому человеку со стороны окружающих его.

Договариваемся с ней летом поехать путешествовать по Волге. Вот было бы чудесно! Сейчас я только тогда и живу, когда куда-нибудь езжу.

Ездить и писать — моя мечта. Хватит ли сил и умения осуществить её? Не знаю. Пока мне нужно время для успокоения нервной системы. Поездка по Волге была бы хорошим лекарством.

Очень тревожусь за своего маленького сына. Оставила его в больнице в Ижевске. Хоть бы всё было благополучно.

Отвыкаю от своего школьного коллектива. И они уже смотрят на меня, как на человека, временно пребывающего. И ничуть не болит душа у меня от этого. И нет в ней тревоги от этого.

Человек будет работать и после пенсии, если он любит свою работу, если в ней находит удовлетворение, если чувствует себя на месте. Если же этого ничего нет, его ничто не заставит продолжать работать на этом месте.

Чувствуется первое дыхание весны: день такой ясный, тёплый. Чья-то могучая рука смыла с неба тёмные пятна облаков, и оно радует сейчас чистотой своей голубизны. И солнце щедро дарит своё тепло людям.

Сегодня я получила свою первую пенсию. Теперь уж я настоящий пенсионер, правда, пока ещё работающий.

Лежит холодный снег и будто улыбается, готовясь умереть под жгучими лучами солнца во славу жизни.

Вот так и человека не страшит смерть, если он отдал всё во славу процветания жизни, во славу торжества всего лучшего, что есть на земле.

Ждём приезда старшего сына в отпуск из армии.

Какая это большая ответственность, писать о живых, реальных людях! Одинаково равно, хорошее или плохое о них пишешь.

Написать бы вот так, чтобы каждый мысль твою мог легко уловить, чтоб она, появившись однажды, для других продолжала бы жить.

«Странное у вас настроение стало, — сказала Там. Андр., - то вы радуетесь и веселы, то у вас подавленность какая-то чувствуется».

Я только ответила, что сейчас будет уже ровнее.

Не зря я боялась, чтобы как-то В.Г. не узнал о моём чувстве к нему, словно чувствовала, что не сумеет он бережно отнестись к нему, не разрушить, уберечь его.

Ему оно было не нужно, ну, а мне-то оно было очень нужно, так же нужно, как воздух. И он не понял этого. Бросил и растоптал, как ненужную ему вещь, даже не подумав о том, как она была дорога другому человеку.

Самое ценное свойство человеческой натуры, свойство которое и отличает его от животных — способность любить. И чем глубже и сильнее он любит, тем больше он — человек.