Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Пусть он рядом будет с тобой,

Там поймешь, кто такой.

Если в жизни он только «Я»,

Если к дружбе шагнул и сник,

Если дружбы твоей не сберёг,

Оттолкнул, не помог,

Значит рядом с тобой чужой,

Ты его не брани, гони!

Вверх таких не берут и тут,

О таких не поют.

Да, о таких не поют.

Приехал сын Серёжа. С первого марта был на подготовительных курсах парашютистов. Приобрел третий разряд парашютиста. Сейчас стоят с Колей перед зеркалом и измеряют рост и комплекцию. Рост почти одинаков. Только комплекция у Коли солиднее. И силой своей друг перед другом похвастались: кто больше, раз вскинет вверх 2х пудовую гирю. Серёжа сильнее. Зато починённые Колей часы, которые не смогли вернуть к жизни ни Сергей, ни отец, мерно постукивают на стене.

Шесть сыновей и все разные по характеру, по убеждениям, по наклонностям. Вот Толя, ученик 5го класса, 1958 года рождения. Спокойный, уравновешенный, выносливый, трудолюбивый. Он спокойно будет переносит все тяготы жизни, не возмутится, не взорвётся, не закричит, не застонет.

Его увлечение — рыбалка и огород. Сейчас у него на окне целый сад. В пол-литровой банке стоят веточки вербы со спящими деточками — почками. Некоторые уже проснулись и показывают из коричневого одеяльца своё нежно-фиолетовое тельце, крытое тонким серебристом пухом. Рядом из консервной банки тянутся вверх беловато-зелёные стрелы лука. Тут же примостилась баночка с двумя чахлыми стебельками бобов. Им явно не хватает света и тепла, но они растут, цепляясь за жизнь всеми своими стебельками ручонками-листиками. У другого окна целый ящик с землей, на которой зеленеет ложный гость — земляной орех, осваивая необычный для него климат и почву. Толя каждый день подходит к своим друзьям и ласково гладит их листочки.

Да, растут и заступают в жизнь один за другим наши сыновья.

А нам? Пора ли нам уже уступать место в жизни? Что значит «уступать»? зачем уступать? Разве не хватит его и нам?

Вспомнилось своё «не успеть ни до чего дойти». Разве обязательно надо доходить до чего-то? Совсем нет. Важно идти. И пока ты идешь, тебе всегда будет место в жизни и дорога. Вот если выбьешься из сил, остановишься, тогда твоё время кончилось, тогда ты уступишь своё место другим.

Нет, я ещё иду. Вот только не знаю, чем я заполню то пустое место в душе, где жило когда-то большое, радостное и светлое. А заполнить надо. Иначе быстро кончается силы, иначе я остановлюсь, так и не успев пошагать по ней. И тогда будет конец жизни. Никогда не смогу я жить в четырёх стенах, никогда не привыкну к этому.

Все-таки сломалась душа. Нет ничего больше в ней, что дороже жизни, сильнее смерти.

Снова вспомнился «Друг» Высоцкого:

«Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…. Если сразу не разберешь, плох он или хорошо».

Я продолжаю так:

В душу, ты загляни, рискни, на проверку его возьми, пусть он встанет с тобой одной, там поймешь, кто такой.

Если в жизни такой не ах, шаг шагнул он к тебе и в страх, если он не помог, хоть мог, оттолкнул, не сберёг.

И снова Высоцкий:

«Значит рядом с тобой чужой. Ты его не брани, гони! Вверх таких не берут и тут, о таких не поют».

Я не гнала тебя. Ты сам ушёл, ушёл, побоялся подать руку дружбы. Ох, а как же она нужна мне была!

Да что там говорить. Ты ведь все равно не поймешь этого.

Значит, рядом со мной был чужой. И не поют о таких, тоже верно.

И живёт тоска о безвозвратно потерянном, о самом большом и нужном человеку: о большой бескорыстной дружбе, о большой и глубокой любви.

Ты не понял ни того, ни другого, просто, наверное, не в состоянии был понять.

Вечером приехала К.А. из поездки к родным. С удовольствием сходила повидаться с нею. Она тоже приветливо встречает меня. Хочется, очень хочется, чтобы кто-нибудь очень ждал тебя, чтобы была кому-то я очень нужна, кроме своих детей.

Жду не дождусь каникул. Съездить, застать своего брата в живых и может в последний раз повидаться с ним, поговорить. Всё меньше становиться моих родных.

Вот и брат подбирается к своему концу. Тяжело терять дорогих нам людей….

И тревога за Вовку. Как-то он у меня там? А до каникул ещё неделя.

Занимаюсь кое-как. И мысли совсем не в школе. Укомплектовали меня и на будущий год. Нет, не будет меня уже в школе на будущий год. Не будет!

Снова началась полоса хандры. Никуда не хожу, ничего не пишу, и на ум ничего не идёт.

Не хотела писать: нет толстой тетради. Но привычка писать уже укоренилась. Просто пишу и нахожу удовольствие в этом.

Почему-то хочется очень тишины, свободы и одиночества. Самые лучшие часы для меня — когда вся моя семья погружается в сон.

Опять вспоминается свое….

Какое великое удовольствие испытывала я всегда в его присутствии! Для меня было просто радостью быть с ним рядом, говорить. С нетерпением ждала я наступления нового дня, когда снова с ним буду рядом. Как я радовалась про себя, когда он сказал в ту последнюю осень: «Я уже решил, буду вас таскать с собой на каждый урок». Я подавила в себе эту рвущуюся наружу радость и только сказала: «Ну что же. Я буду рада помочь вам, чем могу». Нет, он так и не увидел моего чувства к нему. Для него я была просто «не человек, а запятая какая-то». Нет, не запятая, «знак вопроса» — как он однажды выразился в разговоре со мной. Уехал он. Но и в его отсутствии я в мыслях продолжала встречаться с ним, говорить с ним, и в этих встречах и беседах находила для себя великую радость, о которой никто не знал. Не знал и он. Как, святыню, берегла я своё чувство к нему, берегла ото всех и больше всего от него, словно чувствовала, что не поймет он его, не сумеет понять, какая это для меня радость, не сумеет уберечь его для меня.

Так оно и получилось. Какими-то подсознательными центрами мы часто руководствуемся в своей жизни. Мы поступаем нередко так, как велит нам какое-то шестое чувство, поступаем, не сознавая, почему мы делаем так, а не так. И это подсознательное чувство порой бывает вернее, чем то, как поступаешь на самом деле.

Нет, я и сейчас думаю о В.Г., но мысли о нем горьки. И встреча с ним в мыслях уже не радость, а боль. А не думать о нем не могу. Наверное, потому, что в каждой клеточке моего мозга отпечатался он, потому что слишком долго пребывал в сознании, слишком долго в мыслях я была с ним.

Вспоминаю, и эти вспоминания вызывают на глаза слезы. Как же не понял, не уберёг моё отношение к нему, мою любовь. Ведь я же ничего не просила взамен. Только того, чтобы снова восстановилось всё по-старому, чтобы было доброе отношение ко мне, доброе отношение и доверие.

Если бы знал он, как его недоверие ко мне истерзало, изломало мою душу….

Нет, нет, лучше не думать об этом и не писать.