Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

…Мотовоз остановился на окраине посёлка, и целое полчище людей устремилось к его платформе и вагону-коробке. Ползут как муравьи, по колесам по буферам через деревянные борта платформы. Теснота такая, что трудно дышать. Молодые, старые, дети.

— Ну, повернись хоть боком. Совсем задавили.

— Куда я повернусь? Сама стою, как курица на воробах.

— Что это за безобразие! Второй раз уж воздух испортили.

— Выкинуть надо отсюда, раз в себе держать не умеют.

— Ну что он не едет? Ехал бы скорее что ли.

Наконец мотовоз, смачно рыгнув соляровым перегаром, трогается, и мы едем на малинник.

Делянка большая, малины много, и каждый находит для себя место.

Удивительно благодатное, на редкость, стоит ныне лето. Сушь в сенокос сменилась обильными дождями. И сейчас снова установилась жаркая сухая погода. Для жатвы. Прямо как по заказу.

Сегодня я дома. Варю варенье, пишу и уже снова мечтаю о поездке. Куда? Хоть куда, лишь бы ехать, всем существом своим ощущать движение.

Кая и Вью. Две небольшие наши речушки. У каждой речушки свой характер, своё лицо.

Кая не течёт, а просто лежит среди своих сырых берегов, как разжиревшая жаба среди болота, Вью неугомонно журчит, поблёскивая на солнце своим серебром, вырисовывая на перекатах косы, и её переливчатый серебристый голосок сразу услышишь при подходе к ней.

Хорошо думается и мечтается под её нерперывный говорок и хочется побежать за её струей куда-то далеко-далеко, туда, где небо уходит под воду, где простор и свобода. Кажется, нет на земле приятнее речушки, чем наша Вью.

С чего начинается Родина? Для меня она началась вот с этой Вью, тогда в моё детство, текущей ещё по нетронутым лесам, с её кристально чистой, холодной водой, вкуснее которой не было на всём свете.

Сейчас уже и Вью начала мутить свои чистые воды, но она по-прежнему так же, торопливо бежит в вечной погоне за чем-то безвозвратно ушедшим.

Малиновый сезон кончается. Жара высушила всё, что не успели собрать люди.

Две мысли целиком овладели сознанием, вытеснили все остальные. Не сейчас они появились, давно. А сейчас владеют мной безраздельно.

Первая: «Жизнь прожита. Не так-то уж плохо прожита и не надо ни о чём жалеть».

Вторая: «Очень редко в жизни встречаются настоящие люди. Мне не посчастливилось встретить такого. Но не надо из этого строить трагедию».

Хандра…. Пустота…. Долго будет продолжаться такое?

Ава, родная моя, мученица моя. Как недостает мне тебя! Нет на земле больше уголка, где бы погрелась озябшая душа.

Хандра. Она в виде чёрной тучи надвигается на меня, и я бессильна предотвратить её наступление. Всё вдруг темнеет передо мной, гаснут все краски жизни, жизнь лишается своего смысла, всё покрывается мраком. Силой воли я гоню её от себя, эту не прошеную гостью хандру, а она приходит всё снова и снова. И не видно этому конца.

Нет, я должна съездить в Челябинск. Там у меня единственное близкое мне существо — брат мой Сергей. Там я постараюсь побывать в театре оперы и балета. Есть ли там такой и что в нём дают?

Где-то идёт подготовка к 24-му съезду нашей партии, где-то люди совершают трудовые дела, обыденные трудовые дела, которые преподносятся нам, как трудовые подготовки в честь 24го съезда, где-то идёт жизнь, от которой я совсем в стороне. И чувство неудовлетворённости, чувство пустоты охватывает душу. Как вырвусь я из этого заколдованного круга, как сделаю свою жизнь содержательней?

Что-то принесёт мне зима, моя первая свободная зима?

Чем встречу я новый 1971ый год?

«Не кажется ли вам, что романтизируя человеческие отношения в старину, в особенности же романтизируя любовь, которая была будто бы когда-то удивительной и «бессмертной», можно вызвать у современного молодого читателя опасное неверие в себя, в собственные душевные силы? Невольно сопоставляя, он ощутит уныние: ничего подобного тому, что будто бы испытывали трубадуры или Данте, или Петрарка, ни разу не испытывал не только он сам, но и никто из его окружения».

(из письма к Евг. Богат после опубликования его книг «Бессмертны ли злые волшебники» и «Удивление».

Ох, как хочется и мне поспорить с автором этого письма! «Никто ничего подобного не испытывал»! откуда знать, кто испытал чего, и кто нет? Настоящая любовь никогда не рвётся наружу. Разве будет говорить человек «Смотрите, как я люблю», если он по-настоящему любит?

Да, большая любовь всегда есть романтика, всегда удивительна и настоящая, человеческая всегда бессмертна. И к тому она приходит, кто может отрешиться от собственного в пользу другого.

Мы знаем о любви Петрарки к Лауре только потому, что он воспел её в своих творениях, так же, как Данте воспел свою любовь к Беатриче. Не будь бы этого, мы бы и не узнали о существовании их любви, чистой, большой, человеческой, бессмертной. Как можно утверждать, что такой любви не существует ныне? Есть она, и двигает лучшими делами человеческими. Сколько прошло передо мной молодых, современных людей, любящих глубоко и сильно? Не так-то уж много, но они есть, и я знаю их, по крайне мере некоторых из них.

Знаю, по себе знаю, что может стать человек для другого его душой, вынь которую и человек будет пуст, человек неспособен будет к душевному подъёму, умирает, если не телом, так душой.

Почему я живу? Почему думаю, что могу ещё что-то сделать в жизни? Потому что ничего не умерло во мне, всё живёт, причиняет мне боль, страдания, но живёт, живёт, потому что утверждаю, дорого и сейчас мне всё, что связано с ним. Вот я беру будильничек, данный им мне за лекционную работу на собрании, и нежность пробуждается в душе, вот я бываю с его родными, и черпаю в этом удовольствие, вот я делаю что-то для К.А., потому что это его мать, и мне доставляет удовольствие доставить ей радость. Что, я кричать об этом, что ли буду?

Но ведь я не исключение. Я — человек своего времени и то, что могу я, может кто-то и другой, пусть не каждый, но может.

Я с уверенностью и с гордостью за себя могу сказать, что испытывала то же, что, наверное, испытывал Петрарка к своей Лауре.

Вот я читаю «Удмуртскую правду» и с жадностью ловлю, ищу что-нибудь из окружения В.Г., от души радуюсь, если что-то встречаю хорошее по работе В.Г. Что я кричать об этом буду?

Всё это глубоко скрыто в душе, скрыто от постороннего глаза, до страсти боится чьего-нибудь неосторожного прикосновения, всё это тонко, нежно, чувствительно. И будет жить во мне до конца моей жизни. Я просто бессильна тут что-либо сделать.

Ездила в Ижевск и послала все-таки В.Г. письмо с теми словами, которые хотела сказать В.Г. о его родителях.

Почему я это сделала?

Наверное, потому, что просто не могу видеть тёмное пятно на моём солнышке, и у меня нет другого способа стереть это пятно.