Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Коллектив наш снова выдвинул меня, отвергнув рекомендованную кандидатуру. И ещё раз выдвинули. Тогда Райком, по настоянию В.Г., лишил коллектив возможности выдвинуть кандидата в депутаты Райсовета, чтобы закрыт мне в Райсовет дорогу. За что? Не знаю. Я не обижаюсь за это. Обязательно должна быть смена депутатов и руководителей — это моё убеждение. Но почему ко мне было такое недоверие со стороны Красногорского РК и лично В.Г. — этого я не знаю до сего времени. Только предполагаю. Никогда не забыть мне того ощущения пустоты, которое вдруг я начала чувствовать, читая Петину Похвальную грамоту.

Отказ В.Г. от беседы со мной, вернее, стремление избежать этой беседы, как огнем, опалило душу. Возникшее чувство жгучего стыда за себя спалило окончательно прежнее отношение к В. Г..

Но вот я к дню 50-летия получаю от В.Г. поздравление. И снова вспыхнуло всё в душе. Я пишу благодарственное письмо. В.Г. не посчитал нужным исполнить свое «обязательно отвечу». И тут постарался унизить меня своим обманом.

Как я сейчас объясняю себе его поведение?

Мне помнятся его слова, сказанные мне при его уходе из нашей школы:

«Я всегда боялся вас. Мне всегда казалось, что я делаю что-то не так».

И перед этим ещё:

Я уже решил, что буду вас с собой таскать на каждый урок».

Да. Тогда он чувствовал моё превосходство в интеллектуальной деятельности.

Став руководителем, он с первых же лет постарался использовать своё руководящее положение, чтобы освободиться от этого чувства превосходства кого-то над собой.

Отсюда, вероятно, это постоянное стремление как-то унизить меня.

Это стремление как-то унизить меня не изменило ему даже и тогда, когда узнал о моём отношении к нему.

Нет, не меня, а себя в моих глазах унизил он своей неправдой, своими ложными обещаниями.

Не настоящим он человеком оказался в жизни.

И выше, выше я оказываюсь его хотя бы даже потому, что за зло, причинённое мне, плачу добром, добром по отношению к его родителям, добром по отношению к нему самому, ибо, если бы когда-то ему потребовалась моя помощь, я не задумываясь, оказала бы ему её. Что бы там ни было, я никогда не скажу при своей жизни плохого слова о нём, никогда не смогу относиться к нему с неприязнью или ненавистью. Он не виноват, что не мог поступить иначе. Все-таки он, а ни кто-нибудь другой столько лет был моей радостью.

И, уверенная, что рано или поздно он снова признает моё превосходство над ним, раз не смог стать равным. Будет помниться ещё одна мысль, связанная с В.Г.:

Не смог он подняться до большого, настоящего человеческого понимания любви, как единстве, прежде всего душ, а не тел.

Настоящая, истинно человеческая любовь — это, прежде всего, слияние душ, и чем больше будет в ней человеческого, тем меньше будет в ней оставаться места для животного.

В своём отношении к В.Г. никогда я не думала о физической близости к нему. Даже мысль об этом была мне противна. Поэтому она, наверное, никогда и не появлялась в моём сознании.

И если бы когда-то В.Г. сделал в этом отношении попытку, я навсегда бы возненавидела его. Именно моральная чистота его, меня и привлекла к нему, прежде всего.

А теперь и её я ставлю под сомнение, раз не смог увидеть во мне просто человека, верного и преданного ему, а не женщину только, ничем не привлекательную. Я, наверное, все-таки попытаюсь ещё раз поговорить с В.Г. и скажу ему, примерно, так:

«Меня вы можете унижать своим обманом, можете давать обещания и не выполнять их, пусть это лежит на вашей совести, мне вы ничем не обязаны, а родителей своих вы не забывайте и не обижайте своим невниманием к ним. Им вы обязаны всем, особенно матери своей».

Скажу ему, потому что об этом ему кроме меня никто не скажет. А мне тяжело смотреть, когда люди ни за что страдают.

Нет большей радости для отца с матерью, чем внимание к ним их детей.

Реже стала сейчас потребность заглядывать сюда в дневник, потому что пусто стало в душе, и нечем стало поделиться с тобой, мой единственный друг, мой дневник. Да и лето сейчас. Масса отупляющих домашних текущих дел, с которыми не хочется к тебе лезть, дневник. И удивительно, почему-то и влечения к музыке уж такого, какое было, я не чувствую. Не стало музыки, поэзии в душе.

А ведь так миллионы живут, буднично, обычно, всю жизнь, так и не познав великой радости. Я счастлива тем, что знала её. Пусть даже неразделённая, любовь — большое счастье и великое дело — сохранить её до конца жизни. Я не смогла её уберечь, и в том не моя вина.

Сейчас, наверное, последует большой перерыв, пока какое-нибудь событие в личной жизни или общественной не всколыхнёт души, не наполнит её каким-то содержанием, не заставит мозг работать, рождать мысль и стремление действовать.

Знаю одно, что ничего уже в моей жизни не будет связано ни со школой, где проработала 25 лет, ни с В.Г., образ которого столько лет жил в душе.

Нынешнее лето завершит переход к новому измерению в моей жизни.

Утро. Над горизонтом повисло огненное светило, разбрызгивая во все стороны живительные лучи. Утро уже умылось росой, и капли её ещё поблёскивают на тёмно-зелёной листве, как слезинки на детском личике.

Хорошо у нас летом! Даже заботы о покосе не могут умалить летней благодати.

В душе всё будто замерло. Ни воспоминаний о прошлом, ни мечты о будущем.

Какой жаркий ныне июль месяц! Косить начали с 12 июля. Немного помогли Бердовым, отцу, а потом косили себе. Нам со Светланой досталось. Целые дни на лугах. Жара такая что, кажется, будто ты живешь не в средней полосе, а в пустыне Сахара. Трава, скошенная сегодня, завтра успевает под грабли и вилы. Целую неделю не было на небе ни облачка. Такого сенокоса я не помню. Палящее солнце, ветер — и сушь.

Воздух напитался пылью. Кажется, пропылилось даже небо и из голубого превратилось в грязно-голубое. Вчера появились облака, а сегодня прошёл благодатный дождь. Всё живое с упоением впитывает в себя живительную влагу. Над посёлком опустилась тихая, тёплая ночь. Деревья, кусты и травы не шелохнут ни единым листочком, точно боятся потерять наконец-то попавшую в них воду.

Завтра Светлана с девочками уезжают. На Володю пришла путевка в санаторий, и послезавтра я его повезу.

Душа наполняется радостью, как подумаю, что мне больше не идти в школу, что могу спать, сколько хочу, ходить в кино, когда захочу, ехать, куда захочу. И все-таки нет ощущения полной свободы. А так хочу я её!

С удовольствием вспоминаю дни, проведённые в больнице. Беззаботно, спокойно, не надо ни о чём думать.

Главное, ни о чём не думать. Хочется, очень хочется уехать куда-то очень далеко, туда, где меня никто не знает, туда, где я для людей не буду ни химиком, ни учительницей. Наверное, я никогда больше не переступлю порог школы учительницей, даже если позволит здоровье.