Александр Петрович Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1

— Что он, маленький что ли? Сам не может решить, что ему делать, а что нет, — начали возражать мне.

— Большой, большой, — опять с иронией начала я. — Кто говорит, что маленький. Так это вы всех таких больших начинаете обучать курить? А другому, чему-нибудь бы путному не можете?

— А вы знаете, как трудно удержаться, когда все курят? — начал объяснять один из товарищей.

— Вот-вот, это же я говорила своему сыну. Конечно, нужна большая сила воли, чтобы удержаться от этого. Мне вот только обидно, что у Толи её не оказалось.

— Да не курю я совсем, — подал, наконец, оправдывающийся голос Толя.

— Что же мне ваш комендант, значит, неправду сказала?

— Слушайте вы её, она вам не это ещё наговорит, — опять выступили в защиту Толи.

— Ну, зря, наверное, говорить не будет. А что, у вас все в комнате курят?

— Ну, как «курят»? Вытянул сигарету — две, уже значит и курит?

— Сначала сигарета — две, а потом смотришь, и втянулся человек.

— Ну что вы на него так, — поднялась с подушки из-под одеяла голова одного из товарищей Толи. — У меня вот мамка никогда ничего мне не говорит.

— Мамка. Слово — то какое — мамка! Потому она и не говорит, что она для тебя — мамка. А я вот своему сыну — мама, и мне совсем не безразлично, что он делает. Впрочем, поступай, как знаешь, — обратилась я к Толе. — Только мне очень тяжело всё это, — закончила я этот неприятный для всех разговор.

В мае Толя приехал домой.

— Я всего выкурил- то сигарет 10, не больше, а она уже наболтала: курит. Я даже из-за этого не здороваюсь сейчас с ней, — сообщил сын, когда разговор зашёл снова об этом злополучном курении.

— Ну и зря на неё обиделся. Она — мать. И ей тоже нелегко видеть, как вы губите своё здоровье. Вот и сказала.

Надо было как-то наладить отношения между Толей и комендантом, восстановить взаимное уважение друг к другу и доверие.

Через месяц я снова поехала навестить своих сыновей. В Ижевске их у нас трое. Толю я нашла на ремонтных работах. Он с товарищами пропитывал, по двое сколоченные, доски каким-то синим раствором. Мне обрадовался. Поговорили на очень мирных нотах о текущих семейных делах, о его учёбе. Под конец беседы спросила:

— Ну, как, Толя, ты сейчас куришь?

— Если ты, то, что я делал, считала курением, то я и этого больше не делаю.

— А комендант говорит, что куришь, — решила подшутить над сыном.

— Это она так сказала? — отчеканивая каждое слово, спросил сын, вот-вот готовый возмутиться.

— Нет, нет, Толя, — успокоила я его. — Я, правда, разговаривала с комендантом. «Ну, как, — спрашиваю, — курит?» «Нет, — говорит, — не курит». Знаешь, Толя, она очень много хорошего о тебе сказала. И что ты поможешь всегда, если тебя попросит, и что не грубишь ты, не возражаешь, как некоторые другие.

Толя, конечно, был доволен похвалой.

— Только мне очень неудобно было за то, что не здороваешься с ней. Она так хорошо о тебе отзывается, а ты даже не здороваешься. Нехорошо так.

— Ладно, мама, буду здороваться.

Инцидент вроде бы был исчерпан, но на душе остался неприятный осадок и смутное беспокойство. Не узнай бы я во время да не прими меры, может, и втянулся бы сын в дурную привычку. Снова выплыл вопрос: «Какими-то они будут? Что останется в них, наших детях, от тех навыков, которые я так старалась заложить в них и развить. Вот, даже Толя, в котором я так была уверена, не устоял против зла. А может, он не устоит и против другого какого зла? А другие дети? Ведь может быть случится так, что я и не узнаю вовремя о появлении в сыновьях той или иной дурной привычки или наклонности. Тогда она ведь может и укорениться. И я уже ничего тогда не смогу сделать».

Сомнения, раздумья с новой силой зашевелились в душе. И всё же думается, что основа в них останется от семейного воспитания. Ну, а прочими будут, вероятно, те навыки, носителями которых были оба родителя. Вот, скажем, ни отец, ни я никогда не занимались воровством ни у частных лиц, ни у государства. Можно надеяться, что и дети наши не будут замешаны в этом. Мы оба никогда не старались в чём-то навредить людям, сделать для них плохо. Думаю, что и дети не допустят этого в своей жизни. Оба мы жили за счёт своего труда, не старались воспользоваться чужим. Верю, что и дети наши не будут тунеядцами или чьими-то иждивенцами.

Если какими-либо качествами обладают не оба родителя, ожидать можно всего. Кто знает, чьё влияние на детей окажется сильнее: моё или их отца. А, может, скажется и другое чьё-то ещё более сильное влияние? Всё может быть.

В душе зародилось чувство какого-то бессилия и…успокоения.

«Ну что же, я сделала всё, что было в моих силах. Большего сделать уже не могу: дети выросли и покинули родное гнездо. Они отданы коллективам: учебным, трудовым, и теперь уже дальнейшее воспитание их будет зависеть от этих коллективов.

А всё-таки какими-то они будут? Поживём — увидим.

Идёт 1976-ой год. В нашей семье остался последний, Володя — ученик 9-го класса. У него есть уже сейчас не отдельный ящик в столе, как это было тогда, когда все дети жили под общей кровлей, а целая отдельная комната, которую он оборудовал по своему вкусу. Зайдите в неё, и вы сразу же определите его интересы. На передней стенке перед вами сразу же бросятся в глаза выжженная, нарисованная красками картина и дощечки с изображениями птиц; слева под зеркалом — карта окружающих посёлок лесных угодий с какими-то пометками на ней, известными только одному Володе, да разве ещё Толе, потому что карта появилась ещё при нём, охотничий нож, сделанный самими ребятами и висящий сейчас на сучке, очень похожем на рога какого-то копытного животного; тут же пристроился, повиснув, бинокль, вернее половина бинокля в чехле, над изготовлением которого мы трудились вместе с Володей, справа на стене под потолком сын прибил огромный лосиный рог. На него Вова вешает фотоаппарат, купленный на заработанные Толей с Вовой деньги и широко применяемый теперь для получения фотографий живущих в окружающих лесах птиц.

Над дверью симметрично распластались крылья какой-то большой птицы. Налево у окна стол, а около него — самодельная полка с книгами. На ней вы найдете учебники, нужную для занятий литературу, книги и альбомы опять же про птиц. Обстановку в комнате дополняет кровать справа у стены и тумбочка с радиолой на ней.

Интерес к природе у Володи, как и у его брата Толи, появился уже в младших классах. Позднее у Толи вылился он в интерес к растениям и их выращиванию, а у Володи — к птицам. Он охотно занимался постройкой и развешиванием скворечников, синичников и других разного рода жилищ для птичьего населения, на сооружение которых расходовал массу досок и гвоздей; конструировал и строил кормушки, для подкорма пернатых обитателей леса. Позднее начались наблюдения за птицами и запись их в дневнике. А в 9-м классе с помощью учительницы биологии Н.А.Зайцевой сам обзавелся кольцами и закольцевал несколько десятков птенцов скворцов, готовых покинуть родное гнездо. Короче: уже в 9-м классе у Володи формируется стойкое увлечение орнитологией.