Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Но в дни моего въезда в Париж эти театральные начинания были уже в прошлом (кроме Питоевых). При мне организовался довольно скромный русский театр, главным образом из молодых актеров (всех не помню): Богданов, Петрункин, Бологовской, Чернявский, Загребельский, Карабанов, Бахарева, Мотылева, актрисами со стажем были Крыжановская (из МХТ), Токарская (из МХТ).

Этот театр, дававший пьесы в зале «Журналь» (100, рю Ришелье), был задуман как более-менее «репертуарный»: пьесы шли еженедельно по субботам и воскресеньям. В 1936 году (с января по май) театр дал девяносто представлений. И с успехом. Причем ставились пьесы не только эмигрантов-писателей, но и советских: «Новый дом» Булгакова, «Дорога цветов» Катаева, «Чудеса в решете» Толстого, «Волчья тропа» Афиногенова и другие. Из эмигрантов — «Линия Брунгильды» Алданова, «Крылья Федора Ивановича» Хомицкого, вечер юмора из произведений Тэффи, «Изобретение Вальса» Набокова, поставлен был и мой «Азеф». Режиссировал его артист студии МХТ Григорий Хмара, в Москве стяжавший успех в пьесах «Потоп» и «Сверчок на печи».

Сие событие с моим «Азефом» произошло так. В Париже 20-х, 30-х годов большую роль в русской культурной жизни играл Илья Исидорович Фондаминский (Бунаков), мученически погибший в гитлеровском концлагере Аушвиц. Передают, что уже арестованный, в Компьенском лагере (под Парижем) он принял там христианство. А в Аушвице будто бы вступился за избиваемого заключенного и был забит насмерть.

Илья Исидорович был человеком необычайной, как говорят, «кипучей» энергии, что-то юношеское было в этих его вечных беззаветных заботах о деле русской культуры в эмиграции. Он был одним из создателей и редакторов «Современных записок», где публиковал свою большую историософскую работу «Пути России», при «Современных записках» создал русское издательство, он же основал «Русские записки», но по «не зависящим от него обстоятельствам» этот журнал перешел в руки П. Н. Милюкова: издатель, М. Н. Павловский, в прошлом эсер, как и Фондаминский, не пожелал, чтоб «Русские записки» велись Фондаминским в христианско-демократическом духе, предпочитая позитивиста П. Н. Милюкова. И. И. Фондаминский от эсерства в эмиграции ушел, став христианским демократом. Оставив «Русские записки» Милюкову, он стал вместе с «созвучными» ему Г. П. Федотовым и Ф. А. Степуном издавать христианско-демократический «Новый град». Большое участие И.И. принимал в привлечении к эмигрантской литературе молодых (уже эмигрантских) поэтов и писателей. Создал их литературную группу под названием «Круг» и помог издавать альманах того же названия. Будучи человеком состоятельным, И.И. помогал многим материально. Вообще в смысле кипучести, разносторонности, неутомимости и бескорыстия его дел (я думаю) Илье Исидоровичу в эмиграции не было равных.

Вот и «Русский театр» был его созданием. Он сколотил некую «группу содействия» (А. Гурвич, М. Алданов, Н. Тэффи, Н. Авксентьев, В. Зензинов и др.), сбил для театра актерскую группу, преимущественно из молодых и создался «Русский театр». Я попал в его орбиту после случайного разговора с В. М. Зензиновым о моем романе «Азеф» («Генерал БО»). Не в пример другим эсерам, усмотревшим в моем романе чуть ли не пасквиль на эсеров (например Брешковская даже запретила, чтобы кто-нибудь приносил мою книгу в ее дом), Зензинов (он тоже в романе выведен под его настоящей фамилией, как и другие) никаких «плохих чувств» к роману не питал. Улыбаясь, он сказал мне, что спервоначала подумал, что я написал роман из китайской жизни. — «Почему?» — «Да потому, что у нас никто Боевую не называл — „БО“, всегда говорили „Б.О.“ (то есть „Бе. О.“)». И еще В.М. удивился, что я использовал его воспоминания о Б.О., которые печатались в газете «Форвертс» на идиш. «Может быть, вы владеете идиш?» — улыбаясь, спросил В.М. — «Нет, к сожалению. Но Николаевский дал мне ваши воспоминания на русском языке». Этому В. М. не удивился, он знал — что только в архив Николаевского ни попадало.

В этом разговоре я и упомянул, что по этому роману у меня написана пьеса «Азеф». Зензинов заинтересовался: «А знаете, я скажу об этом Илье Исидоровичу, это может заинтересовать „Русский театр“».

Сказать И. И. было просто, ибо Зензинов жил у Фондаминского. Они были друзья с отроческих лет, к тому же партийные товарищи, эсеры. Вскоре я получил от Фондаминского «пневматичку», он приглашал меня к нему. Я пришел. Дверь открыл сам Фондаминский. Высокий, хорошо сложенный, красивые черты лица, седоватые волосы; в целом — человек видный, приятного облика. Поздоровались. Провел через ряд комнат в гостиную. Еще недавно, когда была жива его жена Амалия Осиповна, женщина (как говорили) редкой красоты и обаятельности, друг Зинаиды Гиппиус, кому Гиппиус посвятила немало стихотворений, в этой просторной и (вероятно) дорогой квартире Фондаминские давали «чаи», на которых (как говорил Зензинов) пребывал весь русский литературно-музыкально-артистический и политический Париж: Мережковский и Гиппиус, Бунины, Зайцевы, Шмелев, Тэффи, Аминадо, Ходасевич, балерины Карсавина и Федорова 2-я, художники А. Яковлев, Н. Гончарова, М. Ларионов, В Шухаев, Борис Григорьев, мексиканец Диего Ривера, пианист Артур Рубинштейн; политики: Милюков, Керенский, Струве, Авксентьев, Церетели, Вольский (Валентинов), литературная и актерская молодежь… Теперь квартира носила холостяцкий характер, жили только Фондаминский и Зензинов. Комнаты, через которые мы прошли, заставлены полками с книгами, в одной комнате — стучала на пишущей машинке мать Мария (Скобцова, погибшая в гитлеровском концлагере Равенсбрук). Из другой вышел Зензинов.

Мы сели в гостиной — Фондаминский, Зензинов и я. Фондаминский сразу «взял быка за рога». Видимо к роману он, как и Зензинов, не относился «в штыки» (как Брешковская). Я коротко рассказал о пьесе, о ролях. Фондаминский спросил, не хочу ли я прочесть пьесу у него всей труппе «Русского театра». Я согласился. И вскоре чтение состоялось. «Председательствововал» Фондаминский, были: Григорий Хмара и все актеры труппы — Богданов, Петрункин, Чернявский, Загребельский, Карабанов, Токарская и другие.

Когда я читал, я был уверен, что пьеса моя хороша. Только позже я понял, что все «как раз наоборот». По окончании чтения Фондаминский попросил присутствующих высказываться. Актеры высказывались: и все положительно. Только один (помню) выразился «загадочно»: «Во всяком случае, — сказал он, — пьеса Романа Борисовича не хуже пьесы Алданова „Линия Брунгильды“». Комплимент довольно двусмысленный, ибо поставленная этим театром «Линия Брунгильды» была, по-моему, каким-то «нагромождением разговоров». Итак, мой «Азеф» пошел на сцену «Русского театра».